Натан Гимельфарб - Записки опального директора

Трудно было себе представить какое было бы отношение Сёмы к моему выбору, если бы он узнал всю правду о поведении Шуры и её отношении к Полечке.

Свой день рождения Инна решила отметить в узком семейном кругу. Кроме её старшей сестры Нади, которая заменяла ей рано ушедших родителей, за праздничным столом был только я и мне пришлось произнести первый тост. Я к нему не готовился, но получился он довольно складным, душевным и искренним. Слова как бы сами рвались наружу из какого-то запасника, что долго сохранялся в тайне. В совокупности своей они выразили моё представление об Инне, как о прекрасном человеке и верном друге. Здесь были и замечательные черты характера, и красота, и нежность, и таланты, которыми её наделила природа и родители. Не было только публичного признания в моей любви к ней, но оно как бы напрашивалось само по себе из того каким предстал образ Инны из моих уст.

Надя была в восторге от тоста и заявила, что ей мало чего остаётся сказать об имениннице ибо уже всё сказано. Инна была смущена, но с её лица не сходила улыбка счастья и радости.

Нашлось что сказать и Наде. Инна родилась на пять лет позже своей сестры и Надя постоянно за ней ухаживала, оберегала и воспитывала. Так все годы и считала её маленькой, не заметив как она стала почти взрослой и как ей стало 19. Она говорила, что Инна ей дороже всех на свете и пожелала ей здоровья, любви и счастья.

Для Нади Инна была действительно единственно близким человеком после смерти родителей. Из-за своих строгих моральных принципов она в молодости долго не могла остановить свой выбор на ком-нибудь из своих сокурсников в институте, а когда, наконец, полюбила весёлого, красивого и способного парня с четвёртого курса, началась война, разлучившая их навсегда. Она хранила и по много раз перечитывала полные нежных чувств письма с фронта, которые приходили часто на протяжении первых двух лет войны и вдруг прервались с лета 1943-го года. Она всё верила, что её Серёжа вернётся и продолжала его ждать. Надя очень тепло относилась к Инне и была ей по-матерински предана.

Очень хорошо мне было в компании двух сестёр Крыликовых в день рождения Инны. Мы слушали музыку, пели. Я играл на мандолине, а Надя на гитаре. Не заметил как пробило 12, и заторопился домой. Сёстры наперебой стали уговаривать меня не уходить, так как трамваи в это время ходят редко, а в городе много случаев хулиганства и ограблений в ночное время. Как я не убеждал их, что нет оснований для беспокойства, что в крайнем случае я и пешком дойду до общежития, они всё же настояли, чтобы я переночевал в свободной гостевой комнате.

Надя подала приготовленный ею торт с поздравительной надписью и мы могли ещё раз убедиться в кулинарных способностях хозяйки. За тортом и чаем посидели ещё часок, и когда было уже далеко за полночь, Надя, сославшись на усталость, попрощалась и оставила нас одних.

Впервые мы с Инной были одни ночью в интимной домашней обстановке и нам было хорошо, как бывает двум любящим друг друга молодым людям.

Хоть и длинные были ночи в октябре, но спать до утра нам не хотелось.На всю жизнь осталась в моей памяти эта первая и, как потом оказалось, последняя ночь в доме Инны.

Ноябрьские праздники выдались в том году особенными. В Москве торжественное собрание, посвящённое 27-ой годовщине Октября, прошло не на станции метро "Маяковская", как это было при праздновании 24-ой годовщины в первый год войны, а в Большом театре. По Красной площади прошли не сибирские дивизии, отправляющиеся на фронт, что проходил в пригородах Москвы, а десятки тысяч трудящихся столицы, войска Московского гарнизона и военные академии всех родов войск.

Многолюдным и красочным было шествие и в Грозном. Во главе колонны ВУЗов города были стройные ряды студентов нашего института. Тогда ещё на демонстрации никого не заставляли идти. Вёл нас патриотический подъём, вызванный победами нашей армии.

После демонстрации собрались в нашей комнате общежития. К тому времени Лёня Шустер и Лёва Хайкин уже встречались с девушками и только Рувка Фан-Юнг, влюблённый только в свою геологию, был по-прежнему один. Лёня дружил с очень интересной по внешности девушкой со второго курса технологического факультета, которую звали Галочкой. Также, как и Галочку - Галину Петровну из известного монолога, который он часто читал на вечерах самодеятельности. Их дружба началась с драмкружка, который возглавлял Лёня и в котором Галочка репетировала, как правило, главные роли. Она была очень красивой, но тупой в учёбе и просто болтушкой.

Лёва только недавно познакомился с сокурсницей с горно-промыслового факультета Любой, которая внешне ничем особенным не отличалась, но была круглой отличницей и, как и Лёва, не лишена юмора. Она не отрывала своих влюблённых глаз от Лёвы и заразительно смеялась, когда тот рассказывал анекдоты или смешные истории.

Поскольку наши девушки часто навещали своих ребят в общежитии, они уже хорошо знали друг друга и стали инициаторами этой встречи. Ими были заранее подготовлены необходимые закуски к праздничному столу. Тогда мы считали стол праздничным, если на нём вместо традиционной мамалыги была миска винегрета, банка кислых помидор или огурцов, картошка «в мундире» и селёдка с луком. На этот раз стол можно было считать особо торжественным, так как Инна принесла кусок твёрдого сыра и кольцо колбасы, Люба приготовила жаренные свиные рёбра, а Галочка испекла песочное печенье.

Мужская же половина нашей компании купила на рынке бутыль самодельного виноградного вина, полдюжины бутылок ситро и пару бутылок московской водки.

Роль тамады, как всегда, выполнял Лёвка и на сей раз он был просто в ударе. Было очень весело и всем из нас от него в тот день досталось. О каждом он вспоминал какие-то всамделишные истории из прошлого или придумывал смешные небылицы. Больше всех в тот вечер, как всегда, досталось Лёне. Лёва нередко избирал его объектом юмора и, если это не унижало его честь и достоинство, Лёня воспринимал это безболезненно.

На этот раз Лёвка приукрасил имевшие место эпизоды из Лёниного участия в спектаклях Киевского театра имени Леси Украинки, который долгое время находился во время войны в Грозном. Участие это было чисто условным и подобного мог быть удостоен каждый из нас, ибо на доске объявлений института часто висели сообщения театра о наборе статистов для участия в массовых сценах. Однако Лёня очень гордился тем, что участвовал в спектаклях этого хорошо известного в стране театра, особенно когда ему поручались индивидуальные этюды, пусть даже с немой ролью, т.е. ролью без слов. Чтобы мы могли его видеть на сцене, он как-то умудрялся, с помощью знакомого вахтёра, пропускать нас без билетов в зал, и мы могли смотреть с балкона спектакли, в которых он принимал участие.