Анри Труайя - Александр Дюма

Александр ушел от Сулье, не слишком довольный столь ненадежным соглашением. До полуночи оставалось совсем немного, на улице было темно, тихо, безлюдно, только дождь барабанил по крышам и журчал по мостовой. Добравшись до ворот Сен-Дени, Дюма услышал где-то в темноте, шагах в тридцати впереди себя, громкие крики. Двое напали на женщину, толкнули на землю и пытались сорвать с нее ожерелье. Спутник жертвы старался отбиться от нападавших, бестолково размахивая тростью. Дюма одним прыжком настиг воров и сбил с ног более наглого. Пока он расправлялся с ним, придавив грабителю грудь коленом и держа за горло, второй налетчик пустился улепетывать со всех ног. Услышав крики о помощи, из ближайшей казармы Бонн-Нувель прибежали солдаты и, не желая слушать никаких объяснений, увели всех «нарушителей общественного порядка», не разбираясь, кто прав, кто виноват, в караульное помещение. И только там, когда молодая женщина принялась благодарить Александра за героическое заступничество, он с изумлением узнал в ней свою возлюбленную из Вилле-Котре: перед ним была Аглая! Она приехала в Париж вместе с мужем, Николя Аннике, и они первым делом отправились смотреть в театре «Порт-Сен-Мартен» «Свадьбу и похороны», поскольку весь городок прекрасно знал, что настоящий автор пьесы – Дюма.

Эта встреча показалась Александру не менее важной, чем то, что он увидел «Смерть Сарданапала», открыл для себя гений Шекспира или узнал о трагической судьбе королевы Христины и ее любовника. Эта встреча доказывала, что невероятнейшие совпадения в жизни случаются так же часто, как в вымыслах самого безумного писателя. Неожиданные развязки, свидетелем которых он ежедневно становился, подталкивали Дюма к тому, чтобы дать волю своему воображению, пренебрегая здравым смыслом и логикой, чтобы отказываться от возможного ради невозможного.

Он охотно согласился провести ночь в участке вместе с двумя призраками, явившимися из его прошлого, и с воришкой, которому было явно не по себе. Аглая вскоре уснула, прикорнув у мужа на плече. Сидя рядом с ними в камере, Александр разглядывал эту дружную и заурядную чету и жалел их, пресно и безмятежно счастливых. Затем он перестал о них думать и вновь погрузился в свои мечтания. Есть ли для творца большая радость, чем ощущать, как персонажи, теснящиеся в голове, требуют выпустить их на сцену или на страницы книги? «Я видел глазами памяти барельеф мадемуазель де Фово, врезанный в стену, и там, в караульном помещении на бульваре Бонн-Нувель, рядом с этой женщиной и ее мужем, напротив этого вора, которого на ближайшем же заседании суда присяжных должны были приговорить к трем годам тюремного заключения, мое воображение создало первые сцены „Христины“ [38]», – вспоминал он.

На рассвете появился комиссар, выслушал показания тех и других, невиновных отпустил, а виновного отправил в тюрьму предварительного заключения при префектуре полиции. Распростившись с четой Аннике, Александр побежал домой, на улицу Фобур-Сен-Дени, чтобы успокоить мать, которая провела бессонную ночь, встревоженная его долгим отсутствием. Затем, когда в доме воцарилось спокойствие, задумался о последствиях странной встречи с Аглаей. Уж не попытается ли он возобновить прежние отношения? Нет, может, они и увидятся, но не больше чем два или три раза, да и то из вежливости: он терпеть не может подогретую еду. Его областью всегда было будущее. А будущее в этот момент представляет ненасытная и деятельная Мелани. Она дает ему такие удачные советы, она так помогает добиться, чтобы «Фиеско» поставили во Французском театре!..

Между прочим, там только что была принята «с поправками» пьеса некоего Гюстава Друино, посвященная тем же историческим событиям. Непременно надо как-нибудь устранить с дороги это досадное препятствие. Александр обратился к своим сторонникам, но, несмотря на поддержку Вату, Арно и Альтюлена, адъютанта герцога Орлеанского, всемогущий барон Тейлор, королевский комиссар при первой французской сцене, не откликнулся на ходатайство молодого Дюма. Ну и пусть! Одержимый замыслом «Христины», Дюма мало-помалу утратил интерес к этому заговору Фиеско, некогда вдохновившему Шиллера. Его собственная пьеса на эту тему казалась ему теперь недостойной увидеть огни рампы, тогда как с «Христиной» он набрел на золотой сюжет, это уж точно! Только бы политика не встала на пути его честолюбивых стремлений!

Со времен последних выборов оппозиция владела большинством голосов в палате. После того как Виллель ушел в отставку, его место во главе правительства занял считавшийся более либеральным Мартиньяк. В Пале-Рояле тоже произошли перемены, на многих должностях появились другие люди. Александра перевели из службы социальной помощи в архивы его королевского высочества. Куча преимуществ: теперь ему не надо было «отбывать дежурство», заниматься почтой, и его расписание стало более свободным. К тому же новый начальник, «папаша Бише», казался истинным воплощением снисходительности. В свои восемьдесят лет он одевался, как при дворе Людовика XVI, любил литературу и серьезно к ней относился. Ко всему еще Бише был некогда знаком с Пироном, чьи произведения знал наизусть, – потому неудивительно, что он поощрял молодого подчиненного, позволяя ему тратить сколько угодно времени на собственные вымыслы, забросив ради этого, если потребуется, все дела и предоставляя папкам накапливаться на рабочем столе. По мнению добряка-начальника, работа могла и подождать, тогда как поэтическое вдохновение ждать не может.

Но за спиной этого ангела вскоре начались интриги. Служащие, получавшие меньше поблажек, упрекали «любимчика» папаши Бише в том, что он сочиняет пьесы вместо того, чтобы заниматься работой, за которую ему платят деньги, и думает, будто ему все позволено, если ему покровительствует Девиолен.

Девиолен, до которого дошли эти разговоры, решительно их пресек, заявив, что ему безотлагательно требуются услуги господина Дюма, который, хоть и кажется на первый взгляд несерьезным человеком, является одним из самых ценных сотрудников канцелярии. Александр немедленно решил воспользоваться случаем и добиться для себя еще кое-каких преимуществ. Набравшись дерзости, он нашел способ уберечь себя от недоброжелательства завидовавших ему писарей и прочей мелкой сошки: взял да и вселился самовольно в крохотную каморку, где конторские служащие обычно держали пустые склянки из-под чернил. Этот государственный переворот потряс Пале-Рояль от подвалов до самых верхних этажей. Девиолен снова призвал к себе виновного и задал ему головомойку, но – только для приличия, а в глубине души забавлялся, глядя на выходки чиновника-сочинителя. «И кто только подбросил мне такого шалопая? – ворчал он, хмуря брови. – Еще немного, и он начнет подбирать себе начальников по вкусу!.. Ну, ладно, ступай в свой кабинет». [39]И Александр, радуясь, что так легко отделался, поспешил вернуться к своей «Христине», которая нетерпеливо ждала его, погребенная среди груды бумаг в окружении пустых склянок.