Анри Труайя - Николай II

… Простите меня, если я нечаянно оскорбил или огорчил Вас тем, что написал в этом письме. Руководило мною только желание блага русскому народу и Вам.

Достиг ли я этого – решит будущее, которого я, по всем вероятиям, не увижу. Я сделал то, что считал своим долгом.

Истинно желающий Вам истинного блага брат Ваш

Эти строки ничуть не взволновали царя. При своем обожании Толстого как романиста он нисколько не восхищался им как мыслителем. Он ставил его на одну доску с молодыми взбудораженными представителями интеллигенции. Кстати, в минувшем году автор «Войны и мира» был отлучен от церкви – отнюдь не без причины. Священный Синод метал против него громы и молнии. [80]На самом же деле это отлучение обернулось против его инициаторов. «Два царя у нас: Николай II и Лев Толстой. Кто из них сильнее? – задает вопрос Суворин. – Николай II ничего не может сделать с Толстым, не может поколебать его трон, тогда как Толстой, несомненно, колеблет трон Николая и его династии. Его проклинают, Синод имеет против него свое определение. Толстой отвечает, ответ расходится в рукописях и в заграничных газетах. Попробуй кто тронуть Толстого. Весь мир закричит, и наша администрация поджимает хвост». [81]

Вполне естественно, письмо Льва Толстого к царю не получило никакого ответа. Николай заявлял, что любит русский народ даже больше, чем «великий писатель русского народа» (как назвал Толстого Тургенев в своем последнем письме к нему). Зная о нищете маленьких людей, он готов был по мере возможного облегчить ее – несколькими щедрыми указами. Но поступиться частичкой власти, унаследованной от предков?! Упаси Бог! Именно так понимал монолитную концепцию самодержавия новый министр внутренних дел Плеве. Этот сановник, истинный ученик Победоносцева, рад был стараться в борьбе с революцией. Начинал свою карьеру директором Департамента полиции еще при Александре III. Затвердев в своих монархических идеях, он и помыслить не мог, что с течением времени общество способно эволюционизировать, и опасался подпольного влияния либералов еще пуще, чем революционеров. Едва приступив к исполнению служебных обязанностей, он предпринял усилия по координированию деятельности многочисленных органов, подчиненных его власти, и внедряя своих шпионов под вымышленными именами в различные подпольные группировки. Важнейшим из этих агентов был некий Евно Азеф – толстогубый, с расплющенными чертами лица. Этот Азеф незаметно внедрился в ряды немногочисленных членов Боевой организации социалистов-революционеров. Ревностный и беспринципный, он вел двойную игру: помогал товарищам готовить покушение – и сообщал о готовящемся деле полиции, которая хватала нескольких второстепенных лиц. Плеве видел в Азефе ловкого провокатора, который поможет разрушить всю сеть. Кроме того, он поощрял инициативу главы Московского охранного отделения С.В. Зубатова по созданию на правительственные средства легальных рабочих организаций с читальными залами. По мысли Зубатова, эта система сможет отвлечь рабочих от политических проблем, а если уж они и прибегают к забастовкам, то последние приобретут беззубый характер. И что же? Московские фабриканты во главе с Гужоном обратились к Витте с жалобой на московскую полицию, «поощряющую забастовки»! Плеве уволил Зубатова, не думая, впрочем, отказываться от его методов, прозванных зубатовщиной…

В итоге, надеясь взять рабочее движение под контроль, он только давал ему легальную основу и укреплял его.

С другой стороны, новый министр внутренних дел не желал ограничиваться ролью охранителя порядка. Верный политике русификации, проводившейся при Александре III, он стремился закручивать гайки в отношении национальных меньшинств, в особенности финнов, армян и евреев. В Финляндии он оказывал поддержку генерал-губернатору Н.И. Бобрикову, который видел эту страну не Великим княжеством, а ординарной провинцией Российской империи. Согласно законопроекту, представленному Финляндскому сейму еще в январе 1899 г., финляндское войско (которое по местным законам должно было служить только в пределах края) увеличивалось примерно в полтора раза, и финские граждане могли быть отправлены служить в другие части империи; русский язык насаждался в школах и в учреждениях, и наконец в апреле 1903 г. действие финляндской конституции было приостановлено.

Меры по русификации широко применялись и на Кавказе. С 1897 года армянские школы были закрыты по всей территории Армении; 12 июля 1903 года был издан высочайший указ о передаче имущества армяно-григорианской церкви в управление казны – мера эта была выдвинута Плеве под тем предлогом, что, по агентурным сведениям, часть доходов с армянских церковных имуществ шла на поддержку армянских националистических революционных организаций. Армянское население восприняло это как посягательство на свои священные права, доходило до кровавых столкновений с представителями власти.

Но особую остроту в бытность Плеве министром внутренних дел приобрел «еврейский вопрос» – Плеве рассчитывал, что всплеск в народе националистических настроений отвлечет его от революционных идей, антисемитизм виделся им как клапан для бурлящих умов. 6 апреля 1903 года – в первый день Пасхи – на городской площади Кишинева возникли инциденты между евреями и христианами, и затем, в какие-нибудь полчаса, город оказался охвачен беспорядками. Пока солдаты и полицейские стояли сложа руки, подогретая алкоголем толпа громила лавки и дома евреев, не щадя ни женщин, ни детей. Такого погрома в России не было свыше двадцати лет. «Такого погрома, как кишиневский, не было еще в новейшей истории… Невежество, дикость всегда одинаковы, и злоба во все времена ужасна, ибо она будит в человеке зверя», – стояло в передовой статье «Нового времени». Между тем газета «Таймс» опубликовала якобы «перехваченное» письмо Плеве к бессарабскому губернатору, предупреждавшее о готовящемся погроме и указывавшее на нежелательность применения против толпы слишком суровых мер, в частности оружия, дабы не провоцировать озлобления населения против правительства. [82]На процесс по делу о погроме пресса не допускалась. [83]29 августа того же года произошел еще один погром, на этот раз открыто поддержанный войсками, [84]– в Гомеле. Могилевский губернатор заявил евреям: «Это ваша вина, вы дурно воспитываете ваших детей!» Плеве высказался еще категоричнее: «Остановите революцию, и я остановлю погромы!» До сих пор запуганная, еврейская община подняла голову – решив отстаивать свои религиозные традиции, она сблизилась с революционерами.

Таким образом во всех отношениях грубая репрессивная политика Плеве приводила только к возрастанию ненависти и жажды возмездия. Думая утихомирить народ, он добивался только худшего. В начале марта 1903 года войсками был подавлен мятеж рабочих Златоуста. Итог: убито 45 человек и ранено 83. Ответ революционеров: убийство в уфимском городском саду местного губернатора Богдановича. Чуть позже студентом Шауманом был застрелен из револьвера генерал-губернатор Финляндии Бобриков. 3 июня Николай запишет в своем дневнике: «Получил скверную весть о том, что в Бобрикова стреляли в здании Сената и что он тяжело ранен… Обедали на балконе в первый раз». И на следующий день: «Утром с прискорбием узнал, что Бобриков тихо скончался в час ночи. Огромная, трудно заменимая потеря! Погода была жаркая… Катал Аликс в кресле и в шлюпке. Дядя Владимир пил у нас чай. Много читал. Ездил на велосипеде и убил 2-х ворон; вчера одну. Обедали на балконе, к вечеру стало прохладнее».