Ричард Колье - Дуче! Взлет и падение Бенито Муссолини

Сквозь окошко головного грузовика Бирцер наблюдал за происходившим. Контроль его людей закончился, но он беспокоился за Муссолини. Было мало надежды, что партизаны не опознают столь знакомое им лицо. Может быть, ему стоило отдать приказ на открытие огня? Теперь, в самом конце, вновь устроить бойню из-за Муссолини? Партизаны в это время осмотрели второй, затем третий грузовик.

Лацарро проверял немецкие документы. Он, как и Беллини, слышал от капитана Барбиери, что в колонне должен находиться Муссолини, но не очень-то в это верил. Вдруг раздались крики. Кто-то звал его. Перегнувшись через борт грузовика, Лаццаро увидел Джузеппе Негри, сына местного башмачника, бежавшего к нему.

Будучи орудийным номером на корабле, на котором Муссолини следовал из Понцы в Маддалену, он близко видел дуче и не забыл его лица.

— Билл, — услышал Лаццаро шепот парня, — мы обнаружили негодяя!

На вилле Строцци во Флоренции, стоявшей на берегу реки Арно, двадцатичетырехлетний майор Макс Корво еще и еще раз проверил слова шифрограммы. Вообще-то было маловероятно, что командование партизан Милана неправильно истолкует его запрос. Ведь в параграфе 29 акта о «долгосрочном перемирии» речь шла о Бенито Муссолини.

Имя Муссолини было знакомо начальнику оперативного отдела американского Управления стратегических служб Корво, носившему небольшие усики, задолго до создания тем марионеточного государства. Еще 26 июля 1943 года Франклин Делано Рузвельт направил послание Уинстону Черчиллю с предложением, что в случае заключения сепаратного мира с Италией «главный дьявол должен быть арестован». Черчилль согласился с ним, предложив, когда подойдет время, обсудить это с советским руководством.

«Кое-кто предпочтет немедленную экзекуцию без длительного судебного процесса, за исключением опознания, — писал Черчилль, — другие же посчитают необходимым держать его в тюремном заключении до конца войны в Европе… Лично мне это безразлично… учитывая, что пока еще нет солидных военных успехов как предпосылки для осуществления немедленного мщения».

И Корво установил наблюдение за дуче. Его итальянские агенты, используя, по сути дела, ту же тактику, что и Отто Скорцени, нащупали его в Понце и на Маддалене. Однако главнокомандующий союзными войсками генерал Эйзенхауер запретил его планы по захвату Муссолини как слишком рискованные.

Преемник Эйзенхауэра фельдмаршал Гарольд Александер тоже наложил вето уже на новый план Корво. А он предусматривал выброску тридцати парашютистов во главе с ним самим в район Сан-Сиро, в шести километрах северо-западнее Милана, которые должны были захватить дуче и его приближенных и доставить их в безопасное место.

И вот теперь, в 6 часов вечера 27 апреля, Корво решил-таки попытаться захватить Муссолини. Он не знал, покинул ли дуче Милан, а тем более — что он задержан в Донго. За два дня до этого его агенты сообщали, что диктатор ведет переговоры с кардиналом Шустером. Учитывая окончание войны, Муссолини мог бы сообщить важную информацию о ближайших планах Гитлера. К тому же плененный дуче перестал бы являться символом сопротивления для быстро слабеющих фашистских войск.

Невзирая на вето Александера, майор разработал четвертый план захвата Муссолини. Транспортный самолет «С-47» совершит посадку на грунтовой аэродром Брессо, в десяти километрах от Милана. Поскольку на нем не было никакого аэродромного оборудования и даже взлетно-посадочной полосы, садиться нужно было днем, что для опытного пилота проблемы не составит. Этим путем, однако, можно было бы надежно доставить дуче в штаб-квартиру Александера в Казерту, неподалеку от Неаполя, с соблюдением максимальных мер безопасности.

Корво еще раз перечитал свое послание.

«Прошу проинформировать о ситуации с Муссолини. Точка. Если вы готовы передать его нам, мы вышлем самолет, чтобы его забрать. Точка».

Корво был убежден, что на этот раз план его не сорвется. За несколько часов до получения партизанами этого обращения и посылки самолета его луганский сотрудник Мим, которого в Управлении стратегических служб знали как капитана Эмилио Даддарио, должен был прибыть в Милан для обеспечения последующей передачи Муссолини союзникам.

— Успокойтесь, синьора, — произнес граф Беллини, — пожалуйста, успокойтесь. С Муссолини ничего не случится.

В небольшой комнате с высокими окнами муниципалитета Донго он попытался остановить поток слов Кларетты Петаччи. После ее задержания вместе с другими итальянцами в колонне Кларетта сбросила бывшее на ней пальто. При ярком свете потолочной электрической лампочки она выглядела как обычно — в вельветовом костюме табачного цвета с белой блузкой и норковой накидкой.

— Если бы вы знали, что мне пришлось пережить за последние несколько дней. Все ударились в бега, только и заботясь о спасении собственной шкуры. Большинство оказались просто предателями!

Прошло три часа с тех пор, как Лаццаро вместе с Беллини поднялся на грузовик, чтобы опознать Муссолини. Ему даже показалось странным, насколько вяло и тупо дуче воспринял свое поражение, когда Билл хлопнул его по плечу, воскликнув:

— Кавалер Бенито Муссолини!

— Я не буду ничего предпринимать, — заверил он их отрешенно-фатальным голосом, спускаясь на землю.

Сидя в муниципальном правлении, он вел себя как человек, подвергнувшийся шоку, и попросил лишь стакан воды, словно нисколько не сожалея о прошлом и не заботясь о будущем.

Беллини не намеревался его утешать, но опасался контрмер со стороны фашистов. Не особенно доверял он и новичкам, недавно влившимся в ряды партизан, многие из которых жаждали разбогатеть за счет резервного фонда Республики Сало, находившегося, как они слышали, в колонне, — золотые слитки и иностранная валюта стоимостью несколько миллиардов лир.

В семь часов вечера Беллини лично доставил дуче в камеру в казарме финансовой гвардии в Гермазино, в восьми километрах от Донго. Казарма находилась в покрытых облачностью горах на высоте семисот метров.

Оказавшись в казарме, Муссолини застенчиво попросил графа передать его сердечный привет женщине, находившейся в муниципальном правлении, назвав ее синьорой Петаччи. Таким образом Беллини впервые познакомился с ней — пользовавшейся дурной славой женщиной, которую он презирал, как и тех пятьдесят пленных фашистов, находившихся частью еще здесь, а частью отправленных в Гермазино. Среди них находились Алессандро Паволини и брат Кларетты — Марсело, выдававший себя за испанского консула.

Реакция Кларетты, однако, озадачила его. Для много о себе понимавшей куртизанки эта реакция казалась слишком страстной, слишком неподдельной, тогда как вначале ее поведение было воспринято им как наигранное и искусственное.