Ричард Колье - Дуче! Взлет и падение Бенито Муссолини

Хотя Муссолини с большой неохотой удовлетворил просьбу Бадолио освободить его от налога на доход, получаемый им после абиссинской войны, дав указание министру финансов графу Паоло Таон ди Ревелю переводить эти деньги на особый счет, маршал продолжал ненавидеть дуче. Ненависть эта зародилась в нем еще в период фашистского марша на Рим, а после событий в Греции еще более усилилась.

— Если мне будет предоставлена такая возможность, я поставлю эти полторы сотни выскочек к стенке, — неоднократно говорил он своим сыновьям. — Коли король не решится на проведение государственного переворота, я осуществлю его сам с согласия кронпринца Умберто.

Вдруг размышления маршала были нарушены. Слуга доложил о приходе доктора Фердинандо Арены.

Придворные короля и Бадолио пользовались услугами того же врача. Его приход мог быть связан с вызовом во дворец, которого он ждал.

— Вы с посланием? — вопросил Бадолио с сияющими глазами, протягивая доктору руку. — Вас послал король?

— Да нет, маршал, — с удивлением ответил врач. — Я пришел измерить ваше давление.

Такси, на котором ехала Кларетта Петаччи, остановилось у служебного входа дворца Венеция на улице Виа дегли Асталли, которым она пользовалась вот уже семь лет. Бесцеремонно агент в гражданской одежде просунул голову в окно дверцы автомобиля.

— Вход запрещен, синьора, — сухо произнес он.

— Это почему же? — изумилась Кларетта. — Что это должно значить?

Но мужчина лишь бесстрастно повторил:

— Уезжайте. Это приказ дуче. Большего я сказать не могу.

В смятении она распорядилась отвезти ее к дому Квинто Наварры, что напротив церкви Святого Марка. Старый слуга дуче, давний ее знакомый, будет наверняка знать, что произошло. Но сконфуженный Наварра не смог ничего ей объяснить. Хотя он и слышал о распоряжении Муссолини, он не знает, чем оно вызвано. Кларетте ничего не оставалось, как возвратиться домой.

Двадцатилетняя Мириам посоветовала сестре:

— Да брось ты его и забудь о нем! Не бегай за ним, раз он так поступил! Он этого не заслуживает!

Но Кларетта была не в состоянии последовать ее совету. Вечером же она написала Муссолини письмо с просьбой объяснения, а на следующий день — еще два. Когда ответа не последовало, она попыталась позвонить по телефону. Абонент номер 51 дворца Венеция не отвечал.

Если Муссолини нашел другую женщину, у него должно хватить мужества сказать ей об этом. Но что происходило в его не знающем отдыха, мятежном мозгу?

Подобный вопрос задавали себе и многие другие в эти душные майские дни 1943 года. Многим казалось, что Муссолини потерял логическое мышление, тщетно пытаясь найти выход из создавшегося положения, видя, что все его грандиозные планы привели страну на край гибели.

Наконец, после пяти дней молчания, он сам позвонил Кларетте. Голосом твердым и холодным он произнес:

— Я решил больше не видеть тебя. Для этого у меня есть причины.

Пытаясь смягчить его, Кларетта взмолилась:

— Но даже человеку, приговоренному к смерти, объясняют причину приговора.

Когда же она вновь приехала во дворец Венеция, то поняла, что у него не было никакого разумного объяснения.

Войдя в зодиакальную комнату, она даже вскрикнула: это была совершенно другая комната — радиоприемник, книги, ваза с цветами — все исчезло.

— Я распорядился все это убрать, поскольку решил более не видеть тебя, — сказал Муссолини, будто бы этим объяснялось то, что произошло.

— А моя фотография?

— Я изорвал ее, — ответил он в том же духе, — когда разгневался.

В действительности Муссолини, заваленный бесчисленными проблемами, попытался найти ключ к их решению: Кларетта. Ее ежедневное присутствие во дворце стало предметом сплетен во всех римских салонах, и только Рашель, никуда не выходящая из дома, ничего не знала об этой связи.

И дуче решил бежать от всех проблем и спрятаться. 13 мая, когда войска «оси» в Африке были разгромлены, он укрылся в Рокка-делле-Каминате, своей летней резиденции неподалеку от Форли, где проводил время, просматривая газетные статьи и подчеркивая нужные места красным и синим карандашами.

Люди близкие к Муссолини восприняли его душевный хаос по-разному. Квинто Наварра обратил внимание на появившуюся у него неряшливость: если раньше его стол был образцом чистоты, то теперь он был завален полуоткрытыми книгами, фашистскими значками и медалями, пучками пшеницы, перевязанными трехцветными лентами. Генералу Антонио Сорисе, заместителю военного министра, странной показалась нерешительность Муссолини в решении насущных вопросов. Будучи человеком дела, дуче прежде решал возникавшие проблемы сразу, теперь же откладывал их на неделю-другую, отчего они теряли свою актуальность. И все же, когда Сорисе настоял на срочном рассмотрении двух давно отложенных памятных записок, Муссолини возвратил их ему через час.

Трагические для Италии события Муссолини еще не считал катастрофой. Этим летом группа миланских промышленников была собрана во дворце Венеция на совещание по экономическим проблемам. Когда они расходились после его окончания, один из них, подняв руку в салюте, заявил с надеждой:

— Мы победим!

К его удивлению дуче воскликнул с яростью:

— Нам не нужна победа! Мы уже победили! Мы победили морально!

Однако фон Ринтелен, немецкий военный атташе, застал его в подавленном настроении. Еще за несколько лет до начала Второй мировой войны фашистская пропаганда объявила остров Пантеллерия, к юго-западу от Сицилии, неприступной крепостью — «анти-Мальтой Муссолини». Там были подземные ангары с десятками самолетов, сорок артиллерийских батарей и гарнизон численностью 12 000 человек. В начале июня, несмотря на непрекращающиеся бомбежки союзников, его комендант, адмирал Джино Павези, дважды отказался капитулировать.

И вот теперь, 11 июня, когда фон Ринтелен прибыл во дворец Венеция, он застал Муссолини за телефонным разговором. Павези докладывал о нехватке воды. К удивлению немца дуче сказал адмиралу:

— Радируйте на Мальту, что из-за отсутствия воды вы прекращаете дальнейшее сопротивление.

Фон Ринтелен не мог в это поверить. Ведь совсем недавно Муссолини настаивал на защите Пантеллерии до последнего человека. И вот союзники захватывают остров, даже не высадившись на него.

Девять месяцев назад Джузеппе Боттаи сказал про дуче слова, которые могли быть взяты в его эпитафию:

— Самоучка и никудышный ученик, у которого к тому же был плохой учитель.

Муссолини угнетало более всего сознание того, что большинство итальянцев потеряли волю к борьбе. Его доктор пытался ежедневно облегчить его желудочные страдания беллафолиной и алкоголем, но военные сводки и апатия людей сводили все эти усилия на нет. В донесении с югославского фронта сообщалось, что в одной из крепостей артиллеристы отказались открыть огонь по противнику. Полковником, комендантом крепости, было сказано: