Ричард Колье - Дуче! Взлет и падение Бенито Муссолини

— Из-за позднего времени, — провозгласил Муссолини, — некоторые товарищи предлагают перенести продолжение заседания на завтра.

Гранди был е этим не согласен. Предчувствуя ловушку, он вскочил и заявил:

— Ну уж нет. В прошлом вы держали нас здесь до рассвета, обсуждая менее важные проблемы. Сегодня мы не разойдемся, пока не обсудим и не проголосуем за предложенный мною меморандум.

— Очень хорошо, — утомленно махнул рукой Муссолини, — давайте продолжим.

Он выслушал выступления Федерцони и Бигнарди, поддержавших Гранди, затем вдруг объявил пятнадцатиминутный перерыв и ушел к себе в кабинет.

Через два квартала от дворца, на площади Колонна, раздались телефонные звонки в штаб-квартире фашистской партии.

Было уже половина первого ночи, и члены большого совета торопливо допивали в небольшой комнате рядом с залом заседаний апельсиновый напиток: перерыв уже заканчивался. Аннио Бигнарди не верил своим глазам. Еще семь часов тому назад предложения Гранди поддерживало всего десять человек. Во время же перерыва абсолютное большинство поставили свои подписи под меморандумом. Даже новичок Карло Пареши более не сомневался, хотя еще два дня назад, когда Бигнарди попытался его убедить, министр сельского хозяйства сказал ему честно:

— Политические вопросы выходят из круга интересов технического характера, так что подписывать я не буду.

Сейчас же бывший протеже Бальбо подписал меморандум, находясь под впечатлением беспомощности Муссолини, заявив при этом Бигнарди:

— Можете передать Бальбо, что я подписываюсь вслед за ним.

Последним поставил свою подпись посол Дино Алфиери. Еще до начала заседания большого совета дуче пригласил его к себе. Попивая подслащенное молоко при свете лампы для чтения, он спросил Алфиери:

— Что сейчас происходит в Германии?

Еще раз Алфиери высказал мнение, к которому он вместе с генералом Амброзио пришел в Фелтре: дуче должен сделать последнюю попытку, чтобы убедить Гитлера в невозможности дальнейшего ведения войны Италией.

— И это — мнение итальянского посла в Берлине? — холодно произнес Муссолини, отпуская его.

Потеряв всякое терпение, Алфиери покинул кабинет дуче, куда тут же вошел Скорца. И вот теперь, без дальнейших колебаний, он подошел к Гранди и подписал меморандум. Его подпись была двадцать первой и последней.

Генерал Галбиати почувствовал опасность. В течение всего перерыва он торопливо переходил из одной комнаты дворца в другую в сопровождении адъютанта. Ему почти никто не попадался. Лишь позже он узнал, что охрана дворца в этот вечер была возложена на специальную полицию. Одному из должностных лиц, шедшему ему навстречу, он сказал:

— Они просто заперли здесь сами себя.

Когда все снова заняли свои места, Гранди и его сторонники задавали себе вопрос: как поведет себя Муссолини? Маршал де Боно был уверен, что он во время перерыва звонил в милицию. Одно было несомненно: он использует все свое умение и актерские способности, чтобы восстановить прежнее влияние.

Говоря медленно и монотонно, Муссолини произнес с пафосом:

— Как мне представляется, здесь собрались люди, которые хотели бы избавиться от меня.

Учитывая свою ответственность за войну, он стал говорить о своей работе за истекшие двадцать лет, признав впервые, что ему уже шестьдесят лет, и заявив:

— В сложившихся обстоятельствах я даже готов положить конец этим прекрасным делам.

Многие делегаты в этот момент почувствовали к нему сочувствие. Для Луиджи Федерцони дуче был подобен «старому великому актеру, впервые в своей жизни плохо знавшему свою роль». Аннио Бигнарди испытывал горечь и досаду: ему казалось, что происходившее напоминало встречу семьи, собравшейся, чтобы «обсудить промахи отца, который был уже не в состоянии оказывать им поддержку». Гуидо Буффарини-Гуиди, входивший в состав фракции дуче, подумал, будто бы Цезарь, принимая удары кинжалов заговорщиков, воспринимал их как «удары, наносимые другому человеку».

Постепенно, однако, в словах Муссолини стала звучать угроза. Тыкая синим карандашом то в одного, то в другого, подобно школьному учителю, он задал вопрос:

— Если между партией и итальянским народом возникла трещина, не произошло ли это из-за того, что многие партийные боссы обогатились за счет народа?

В зале тут же возникло возбуждение. Если дуче может назвать конкретные имена и проступки, почему же он не сделал этого ранее? Последние его слова напомнили поведение ребенка, задающего загадку:

— В голове моей имеется ключ, которым можно поправить наше военное положение. Но я не скажу, что это такое.

Гранди видел, что Муссолини постепенно восстанавливал к себе былое доверие. Наконец, он заявил:

— Я не собираюсь уходить. Король и народ — на моей стороне.

Дуче хорошо знал, что Гранди не станет компрометировать монархию. Поскольку никто его не прервал, Муссолини продолжил:

— Когда я завтра расскажу королю о нынешнем заседании, он скажет мне: «Некоторые из ваших людей покинули вас, но я, король, остаюсь с вами».

Гранди подумал: «Они колеблются». И дуче понимал это. Играя на их чувствах, он добавил:

— У меня никогда не было друзей, но король — со мной. Удивляюсь, что станет завтра с теми, кто нынче встал мне в оппозицию.

И он странно улыбнулся, зная, что никто ему не ответит. На какой-то миг Гранди показалось, что перед ним прежний дуче, и в смятении посмотрел на своих коллег. На их лицах читалось смирение.

— Дуче шантажирует нас, — воскликнул Гранди. — Он пытается поставить нас перед выбором между прежней лояльностью к своей личности и нашей преданностью Италии. Господа, мы не можем колебаться в данный момент. Речь идет об Италии.

Тут же на ноги вскочил Карло Скорца и, следуя инструкции Муссолини, зачитал третью резолюцию. В ней предлагалось передать полный контроль над генеральным штабом армии, да и всю полноту власти, включая право объявления военного положения в стране, фашистской партии.

Поднявшийся, качаясь, президент сената, законченный алкоголик Джиакомо Суардо, дрожащим и слезливым голосом отказался от подписи, сделанной им в перерыве под меморандумом Гранди. Гаэтано Полверелли, новообращенный, стал следующим отступником, заявив:

— Я родился приверженцем Муссолини, так и умру им.

Гранди теперь мог опереться на девятнадцать подписей — но сколько из этих подписавшихся могут смалодушничать, когда полетели щепки? И подумал с горечью: «Мы проиграли».

Несколько человек предложили компромиссное решение, которое вполне устроило бы дуче.

Гранди вновь поднялся, настаивая на каждом своем предложении, затем передал меморандум диктатору.

Муссолини просмотрел текст, как потом вспоминал Алфиери, «индифферентно». Хотя число подписей, видимо, удивило его, на лице у него ничего не отразилось.