СТИВЕН АМБРОЗ - Эйзенхауэр. Солдат и Президент

Страусс заявил журналистам, что испытания находились под постоянным контролем, что только из-за изменения направления ветра радиоактивное облако вынесло на японское рыболовное судно, что слухи о зараженных тунцах и радиоактивных облаках, двигающихся на Японию, — ложные, а общая опасность от выпадения радиоактивных осадков сильно преувеличена. Радиоактивность быстро исчезнет, а выигрыш для Соединенных Штатов, с военной точки зрения, останется надолго. Народ должен "возрадоваться", говорил он, что испытания оказались столь успешными и, благодаря им, "наш военный потенциал увеличился колоссально".

Это возбудило любопытство репортеров, и один из них спросил, какую максимальную мощность может иметь водородная бомба. Страусс ответил: "Она может быть такой мощности, какой вы захотите, в зависимости от военных требований, говоря другими словами, можно изготовить такую водородную бомбу, что одной ее будет достаточно, чтобы полностью уничтожить город". Шум, возгласы "что?", "какой величины город?" заполнили зал. "Любой город", — ответил Страусс. "Любой город, и Нью-Йорк также?" — "Да, все его деловые районы", — последовал ответ*22.

По пути в Овальный кабинет Эйзенхауэр сказал Страуссу: "Левис, я бы не ответил на этот вопрос таким образом". Вместо этого, по мнению Президента, Страусс должен был сказать репортерам: "Подождите показа кинофильма". Он имел в виду фильм, который КАЭ сделала о проекте "Браво". Эйзенхауэр подчеркнул, что не возражает против правды, но... "Пусть бы сначала все посмотрели этот фильм, — сказал он Хэгерти. — Цель фильма — дать каждому возможность оказаться в эпицентре взрыва". Позднее под влиянием Страусса он изменил свое мнение и не разрешил показывать фильм из-за опасения еще больше напугать людей*23.

Между тем дело Оппенгеймера приобрело широкую огласку. Комиссия, на которую Эйзенхауэр возложил обязанность провести расследование обстоятельств дела, сообщила, при голосах два — за и один — против, что, хотя Оппенгеймер и не проявлял нелояльности, у него "фундаментальные дефекты характера", поэтому она рекомендовала лишить его допуска к секретным работам. (Позднее КАЭ голосами четыре — за, включая и Страусса, один — против утвердила эту рекомендацию.) Публикация рекомендации комиссии соответствовала цели Хэгерти — превратить весь запал Маккарти в деле Оппенгеймера в газетные заголовки, и не более. Однако эта рекомендация положила начало раскола в американских научных кругах, которого так опасался Эйзенхауэр. Намерение Эйзенхауэра не обсуждать вопрос, связанный с усовершенствованием водородной бомбы, также встретили неоднозначно. Ему даже было брошено вздорное обвинение в антисемитизме, и сторонники Оппенгеймера утверждали, что Эйзенхауэр пошел на это только с единственной целью — умиротворить Маккарти. Эйзенхауэр был достаточно благоразумен, чтобы указать: он никоим образом не наказывает Оппенгеймера и ни в чем его не обвиняет, он только отделяет его от КАЭ. Он даже не был против того, чтобы Оппенгеймер продолжал участвовать в выполнении правительственной программы, если проект не секретный. "Почему бы нам не заинтересовать д-ра Оппенгеймера в проблеме обессоливания морской воды?" — спрашивал Эйзенхауэр Страусса в письме*24. Он был готов даже похвалить Оппенгеймера на пресс-конференции, хотя и в очень путаной форме: "Я знаю д-ра Оппенгеймера и, как и другие, восхищался им и уважал его за высокий профессионализм и технические достижения; и это есть нечто такое, через что надо пройти, неся то, о чем не следует говорить слишком много до тех пор, пока мы не знаем, какие могут быть ответы"*25. Закончилась пресс-конференция, завершилась серия испытаний "Кастл", слушания по делу "Армия — Маккарти" достигли своего пика, и общественный интерес к проекту "Браво" и его последствиям спал.

В течение всего периода проведения испытаний "Кастл" и обсуждения заявления о лишении Оппенгеймера допуска Эйзенхауэр жаловался, что манера, в которой проводятся слушания дела "Армия — Маккарти", отвлекает внимание общественности от реальных проблем. Но наибольшую выгоду от этого получил он. Он хотел, чтобы вопрос о "Браво" и дело Оппенгеймера находились как бы в тени, чтобы Маккарти не проявлял к ним особого внимания, — и все это ради того, чтобы лишь немногие заметили: весной 1954 года Соединенные Штаты под его руководством вступили в гонку с Советским Союзом по созданию водородного оружия, включая межконтинентальные ракеты. Эйзенхауэр принял важнейшие решения по этим наиболее критическим проблемам, причем сумел сделать это без привлечения к ним сколько-нибудь значительного внимания общественности. Ему даже удалось отстранить Оппенгеймера, не поставив вопрос о моральных аспектах создания водородной бомбы.

Эйзенхауэр, расстроенный отказом русских ответить положительно на его предложение "Атом для мира", целиком сосредоточился на вопросах, связанных с созданием водородного оружия. Оно стало краеугольным камнем его стратегии и оборонной политики. Оно дало ему возможность сократить расходы на оборону и в то же время повысить ядерную мощь, увеличив разрыв с русскими. Оно сделало возможным "Новый взгляд" — так называли программу Вильсона военные журналисты из отдела по связям с общественностью в Пентагоне, которая предусматривала сокращение обычных вооруженных сил, увеличение количества и мощности ядерного оружия и уменьшение затрат.

В основе структуры "Нового взгляда" была концепция развития стратегических военно-воздушных сил и значительного сокращения обычных — сухопутных и морских. Реализация этой концепции целиком зависела от опережения, достигнутого Соединенными Штатами, в наращивании ядерного оружия. Критики во главе с начальником штаба армии Мэттью Риджуэем возражали против такой структуры, считая, что из-за несбалансированности она вынуждает Америку становиться в позу — "все или ничего". Конечно, Риджуэй был прав, и Даллес подчеркнул это в своей речи, произнесенной в середине января, объявив, что Эйзенхауэр и Совет национальной безопасности приняли "основное решение": в будущем США будут противостоять любой возможной агрессии "всей мощью мгновенного ответного удара средствами и в местах по нашему собственному выбору". Эйзенхауэр, в ответ на просьбу прокомментировать это заявление, сказал, что Даллес "просто подтверждает то, что, по моему мнению, является фундаментальной истиной и не требует принятия какого-то особого решения; это просто фундаментальная истина"*26.

Но это только усложнило загадку, не пролив света на нее. Если американская политика заключалась в немедленном и массированном ответном ударе по Советскому Союзу, то что же тогда произойдет с властью, принадлежащей Конгрессу, объявлять войну? В марте Даллес дал объяснение: "Если русские нападут на одного из союзников Америки, то Президенту не придется идти в Конгресс за получением декларации об объявлении войны". Конгресс был недоволен этим заявлением, были недовольны и журналисты. В течение всей весны они оказывали давление на Эйзенхауэра, чтобы он дал разъяснение.