СТИВЕН АМБРОЗ - Эйзенхауэр. Солдат и Президент

В воскресенье в четыре тридцать утра 4 июня Эйзенхауэр встретился со своими подчиненными в Саутуик-хаусе. Стэгг сказал, что условия на море будут чуть лучше, чем предполагалось, но облачность не позволит использовать авиацию. Монтгомери заявил, что он все равно готов выступать. Теддер и Лей-Мэллори хотели отсрочки. Рэмсей заверил, что флот выполнит свою задачу, но воздержался высказывать мнение, когда его спросили о судьбе всей операции.

Эйзенхауэр заметил, что "Оверлорд" начинается относительно скромными сухопутными силами. Операция целесообразна только при превосходстве союзников в воздухе. Если мы не можем обеспечить это преимущество, высадка становится слишком рискованной. Он спросил, возражает ли кто-нибудь из присутствующих, а поскольку никто не возражал, объявил об отсрочке начала операции на сутки. Американскому флоту был послан специальный, заранее оговоренный сигнал. Демонстрируя высочайшее мастерство, флот возвратился сквозь надвигающийся шторм в свои порты, заново заправился горючим и приготовился к отплытию на следующий день.

Вечером 4 июня Эйзенхауэр ужинал в Саутуик-хаусе. После ужина он отправился в офицерскую комнату, где уже собрались Монтгомери, Теддер, Смит, Рэмсей, Лей-Мэллори, Стронг и многие другие высокопоставленные военные. Ветер и дождь терзали французские двери. Офицерская комната была большой, с массивным столом в одном конце и с легкими креслами в другом. Две стены были заставлены книжными шкафами, большинство из которых пустовало. Третья сторона представляла собой французские двери; четвертая стена была закрыта громадной картой южной Англии и Нормандии, на карте было полно булавок, стрелок и других символов союзных и немецких частей. Офицеры сидели в креслах. Принесли кофр, завязалась свободная беседа. В полдесятого пришел Стэгг с последним прогнозом погоды. Эйзенхауэр попросил внимания коллег, установилась напряженная тишина.

Стэгг сообщил о кратковременном изменении погоды. Кеннет Стронг, Джи-2 ВШСЭС, вспоминал, что прогноз Стэгга "вызвал оживление. Я никогда не видел, чтобы зрелые люди так радовались!". Хотя сейчас льет как из ведра, продолжал Стэгг, дождь прекратится часа через два-три, а затем наступит тридцатишестичасовой период относительно ясной погоды. Ветер ослабнет в ночь с 15 на 6 июня. Бомбардировщики и истребители смогут действовать, хотя и не без облачных помех.

Лей-Мэллори отметил, что для авиации эта ночь весьма неудачна. Теддер, зажав трубку в зубах и с усилием выдыхая дым, согласился, что действия тяжелых бомбардировщиков в этих условиях "сомнительны". Эйзенхауэр отпарировал, указав, что союзники могут задействовать свои немалые силы истребителей-бомбардировщиков.

Искушение снова отложить операцию и встретиться на следующее утро было велико, но Рэмсей положил этому конец, указав, что адмирал Алан Дж. Кирк, командующий американскими военно-морскими силами, "должен услышать в ближайшие полчаса, состоится "Оверлорд" во вторник [6 июня] или нет. Если операция начнется, а затем будет остановлена, он сможет заново подготовиться к утру среды. Следовательно, следующая отсрочка будет минимум на двое суток". Двухдневная отсрочка отодвинет все на 8 июня, но к тому времени станут неподходящими приливные условия, так что на самом деле новая отсрочка отодвигает начало операции на 19 июня.

Что бы Эйзенхауэр ни решил, он все равно шел на риск. Он начал ходить взад-вперед, наклонив голову и сложив руки за спиной.

Неожиданно он вскинул голову в сторону Смита.

— Это черт-те какой риск, но это самая лучшая из возможностей, — сказал Смит. Эйзенхауэр кивнул, отвернулся, походил еще, а затем кинул взгляд на Монтгомери, закутавшегося в плащ, так что лица его почти не было видно.

— Вы видите причины, которые мешали бы нам выступить во вторник?

Монтгомери выпрямился, взглянул в глаза Эйзенхауэра и ответил:

— Я бы предпочел — вперед!

Эйзенхауэр кивнул, опустил голову, походил и остановился перед Теддером. Теддер повторил, что считает высадку проблематичной. Наконец, Эйзенхауэр обвел взглядом своих командиров и сказал:

— Значит, проблема в том, как долго мы можем держать все на острие ножа, не рискуя потерять равновесие?

Если начинать вторжение до 19 июня, то решать Эйзенхауэр должен был сейчас. Смита поразило "одиночество командующего в момент, когда ему предстоит принять решение". Глядя на косой дождь, трудно было предположить, что наутро операция начнется. Трезво взвесив альтернативы, в 9 часов 45 минут вечера Эйзенхауэр сказал:

— Я вполне уверен, что надо отдавать приказ о выступлении.

Рэмсей выскочил из комнаты отдать распоряжения флоту. К берегам Франции отправилось более пяти тысяч судов. Эйзенхауэр вернулся в свой вагончик на колесах и заснул крепким сном. Проснулся он в половине четвертого утра. Ветер чуть ли не ураганной силы сотрясал вагончик. Дождь почти горизонтально стлался над землей. Эйзенхауэр оделся и в мрачном расположении духа проехал милю по грязи до Саутуик-хауса, где должно было состояться последнее совещание. Было еще не поздно отменить операцию.

В уже привычной офицерской комнате обжигающе горячий кофе помог стряхнуть кислое настроение и неуверенность. Стэгг сказал, что временное улучшение погоды, которое он прогнозировал, приближается, и он его ожидает в ближайшие часы. Долгосрочный прогноз оказался, естественно, неточен, но уже во время его доклада дождь стал стихать, а небо проясняться.

Последовал короткий обмен мнениями, Эйзенхауэр ходил из угла в угол, вскидывал голову, спрашивал мнение присутствующих. Монтгомери и Смит были за выступление. Рэмсея беспокоила проблема наведения орудий на морские цели, но риск он считал приемлемым. Теддер выразил готовность начинать, Лей-Мэллори по-прежнему считал, что условия для авиации хуже приемлемого минимума.

Свое мнение высказал каждый. Стэгг удалился, оставив генералов и адмиралов принимать решение. В течение ближайших часов новых метеорологических прогнозов не ожидалось. Суда выходили в Ла-Манш. Если отзывать их, то немедленно. И единственный, кто мог это сделать, был верховный командующий. Эйзенхауэр подумал немного и сказал тихо, но ясно: "О'кей, начнем". И снова Саутуик-хаус зазвенел от громких возгласов*33.

Затем командующие сорвались со своих кресел и бросились наружу к своим командным пунктам. Тридцать секунд спустя в офицерской комнате остался только Эйзенхауэр. В уходе генералов и его неожиданном одиночестве было что-то символическое. За минуту до этого он был самым могущественным человеком в мире. От его слова зависела судьба тысяч людей и будущее великих наций. Но в тот миг, когда он произнес свое решающее слово, он стал бессильным. В ближайшие два-три дня от него почти ничего не будет зависеть. Вторжение уже не мог остановить никто — ни он, ни кто-нибудь другой. Капитан, ведущий свою роту на Омаху, или взводный сержант в Юте для ближайшего будущего играли теперь большую роль, чем Эйзенхауэр. Он мог только сидеть и ждать. Эйзенхауэр постепенно учился коротать время в такие периоды. Он съездил на Южный парадный пирс в Портсмут и понаблюдал, как загружаются на десантный транспорт британские солдаты, а затем вернулся в свой вагончик. Сыграл в шашки с Батчером, сначала его положение было проигрышным, но он сумел свести партию вничью. За вторым завтраком они рассказывали друг другу политические байки. После завтрака Эйзенхауэр отправился в палатку на встречу с прессой, где он объявил, что вторжение союзных войск в Европу началось. Позвонил Смит с новыми данными о де Голле. Повесив трубку, Эйзенхауэр выглянул в окошко палатки, заметил солнечный луч и усмехнулся.