СТИВЕН АМБРОЗ - Эйзенхауэр. Солдат и Президент

Вслед за письмом Эйзенхауэр отправился к Пэттону сам, чтобы выразить ему свою озабоченность. Он сказал, что хотел бы расширить денацификацию на все сферы жизни Германии, а не только на официальные посты. Но Эйзенхауэр не смог убедить Пэттона; как он докладывал Маршаллу, "дело в том, что его собственные убеждения расходятся с концепцией "жесткого мира" и, будучи Пэттоном, он не может держать язык за зубами ни при своих подчиненных, ни на публике" *29.

Пэттон пытался взять себя в руки. "Я надеюсь, ты знаешь, Айк, что я не даю волю языку, — протестовал он. — Я — могила". Но он дал волю своему языку 22 сентября на пресс-конференции. Репортер спросил его, почему в Баварии так много реакционеров все еще находятся у власти. "Реакционеров! — взорвался Пэттон. — Вы хотите иметь коммунистов? — Помолчав, он добавил: — Я не разбираюсь в партиях... Нацистская проблема похожа на предвыборную борьбу демократов и республиканцев" *30.

Это заявление явилось сенсацией. Эйзенхауэр приказал Пэттону явиться к нему с объяснениями. Пэттон явился. День его приезда Кей позднее описала так: "Генерал Эйзенхауэр пришел таким, словно он ночью глаз не сомкнул. Я сразу поняла, что он решил предпринять меры против своего старого друга. Он постарел на десять лет, принимая это решение... Генерал Пэттон приехал с Битлом, дверь кабинета закрылась за гостями. Но я слышала из-за двери одно из самых шумных заседаний в нашей штаб-квартире. Я впервые слышала, как Эйзенхауэр по-настоящему повысил голос" *31.

Эйзенхауэр попытался убедить Пэттона, что денацификация существенна для создания новой Германии. Пэттон пытался убедить Эйзенхауэра, что настоящей угрозой является Красная Армия, а немцы — наши истинные друзья. Раскрасневшиеся, разгневанные, кричащие, старые друзья оказались в тупике по одному из самых корневых вопросов. Эйзенхауэра почти ужасали некоторые мнения Пэттона о русских и его безответственная болтовня о том, что Красную Армию надо оттеснить до Волги. Он позднее скажет своему сыну, что вынужден был убрать Пэттона "не за то, что он сделал, а за то, что он сделал бы в следующий раз". Эйзенхауэр и Пэттон расстались в холодном молчании. На следующий день Эйзенхауэр освободил Пэттона от должности командующего 3-й армией и назначил его руководителем теоретического совета, который изучал уроки войны. В соответствии с одним из биографов, Пэттон, размышляя об окончании их дружбы с Эйзенхауэром, считал, что "Генри Адамс был прав, когда говорил, что друг у власти — друг потерянный" *32.

12 октября Эйзенхауэр устроил пресс-конференцию во Франкфурте. "Нью-Йорк Таймс" отмечала, что он говорил "о нацистах с горячей горечью" и заверял, что денацификация продолжается *33. И уж совершенно верно то, что аресты, суды и наказание бывших нацистов шли в американской зоне активнее, чем в любой из трех других зон. Американцы выдвинули обвинения против трех миллионов немцев, судили два миллиона из них и наказали около одного миллиона.

Вокруг себя, во Франкфурте, в Берлине, в поездках по Германии и Европе, Эйзенхауэр видел ужасные разрушения войны. Германия была разрушена так, что почти не верилось, будто ее удастся восстановить. "Страна разорена, — писал он Мейми. — Целые города стерты с лица земли; и немецкое население, не говоря уж о пригнанных на работу, большей частью бездомно". Его инспекционные поездки по немецким городам, по бывшим концлагерям, по действовавшим лагерям перемещенных лиц, его практическая ответственность за происходящее дали ему то ощущение войны, которое заставило его поклясться самому себе: "Никогда больше". Он написал Мейми: "Я надеюсь, что ни один американский снаряд больше не взорвется в Европе", а своему другу он сказал: "Разумеется, Германия не захочет видеть взрывы еще по меньшей мере сотню лет; я вполне уверен, что некоторые города никогда не будут восстановлены" *34.

Хуже всех в Европе пострадала Россия. Если ранее Эйзенхауэр считал, что ничто в этом отношении не может сравниться с Германией, то в августе, пролетев из Берлина в Москву на очень низкой высоте, он изменил свое мнение. На всем пути от польско-русской границы до Москвы он не видел ни одного не поврежденного дома. Ни одного.

Разработка атомной бомбы укрепила его в убеждении, что война стала слишком ужасной штукой, чтобы прибегать к ней в будущем. Он ненавидел разговоры о "следующей войне" и не позволял своим сотрудникам и подчиненным участвовать в них. Это была основная причина его гнева на Пэттона, безответственная болтовня которого об оттеснении русских до Волги испугала Эйзенхауэра.

Эйзенхауэр знал, что мир прежде всего зависел от советско-американских отношений. Летом 1945 года, отвечая на письмо Генри Уоллеса, который поздравил его с тем, как успешно он сотрудничает с русскими в Германии, Эйзенхауэр объяснял: "Постольку, поскольку солдат может судить о таких проблемах, я убежден, что дружба — а это означает честное желание с обеих сторон установить взаимопонимание между Россией и Соединенными Штатами — совершенно необходима для мирового спокойствия" *35. Когда на июньской пресс-конференции репортер спросил его о возможности "русско-американской войны", он побагровел от гнева. Он резко ответил, что такая война невозможна. "Мир устанавливается, когда вы к этому стремитесь со всеми народами мира, — объяснил он, — и не политиками... Если все народы будут дружны, мы будем жить в мире... По моим впечатлениям, отдельный русский — один из самых дружелюбных людей в мире" *36.

Он возвращался к этой теме снова и снова — в речах, на слушаниях в Конгрессе, в своих частных письмах, в беседах. Он не был настолько наивен, чтобы думать, что дружба устранит все многообразные трудности, стоящие перед отношениями США и СССР, но он был уверен, что успеха без духа дружбы и доверия не добьешься, а "альтернатива успеху настолько ужасна", что он настаивал на отношении к России на основе дружбы и доверия. Он надеялся, что в контактах и делах с русскими в Берлине, где две нации вынуждены были работать вместе, ему удастся установить "дух, который из Германии распространится на обе наши столицы". Если это получится, "мы в конце концов сможем жить вместе как друзья и работать как партнеры во всем мире" *37. Он также понимал, что главным препятствием будут служить подозрительность и неверие русских в США. Он решил сделать все возможное, чтобы разрушить и эту подозрительность, и это неверие.

5 июня Эйзенхауэр вылетел в Берлин для встречи с русскими и учреждения Контрольного совета союзников. У него сразу же установились теплые, дружеские отношения с маршалом Георгием Жуковым. Несмотря на языковой барьер, два солдата прекрасно понимали друг друга. Они уважали друг друга и любили поговорить на профессиональные темы, о политической философии и о многом другом. Они также выяснили, что могут успешно работать вместе и быстро достигли соглашения о выводе войск США из русской зоны оккупации и о посылке западных сил в Берлин.