Геннадий Красухин - Путеводитель по судьбе: От Малого до Большого Гнездниковского переулка

– Почему именно сионистам? – удивился я. – Кто именно в «Новом мире» сионисты?

– Вот так вопрос! – Осетров изумлённо развёл руками. – Да вы откройте справочник Союза писателей и проверьте имена-отчества авторов, допустим, критического раздела журнала Твардовского. Там давно уже сформировалось сионистское лобби.

– Крепкое, – подтвердил Рыленков, – сплочённое, продвигающее друг дружку!

– Причём тут имена-отчества? – спросил я. – Какое это имеет отношение к сионистам?

– Самое прямое, – сказал Осетров. – Вот меня, например, зовут Евгений Иванович, его, – он показал на Рыленкова, – Николай Иванович, вас – Геннадий. – он вопросительно посмотрел на меня.

– Не Иванович, – разочаровал было я его, – Григорьевич.

– Нет вопросов, – резюмировал Осетров. – Нормальное русское отчество. Не Наумович и не Абрамович.

– Так вы про сионистов говорите или про евреев?

– А это, как правило, одно и то же. Кстати, вы недавно в «Литгазете». Заметили, наверно, сколько там сионистов? Неудивительно, если во главе стоит Александр Борисович Чаковский. А он.

– Он не сионист, – сказал я, – он еврей.

– Нам, русским людям, которым дорога наша национальная литература, – начал Осетров, – нужно быть особенно бдительными, находясь в таких коллективах. Очень хорошо, что вы пришли в «Литературную газету». Сможете присоединиться к тем, кто противостоит там сионистскому напору.

– Не смогу, – ответил я. – Если сионисты – это попросту евреи, то не смогу. Потому что и сам причастен к этой нации.

Я не помню, как мы расстались. Немой сцены не было.

Рыленков через год с небольшим умер. А Осетров, встречая меня, неизменно мне радушно улыбался. Последний раз мы с женой увидели его в Ялте в Доме творчества писателей в октябре 1991-го года. Он зазывал меня к себе в номер, говорил, что ему нужно со мной о чём-то поговорить. Но я не пошёл.

И ещё одно воспоминание. Последнее Всесоюзное совещание молодых писателей 1988-го года. Я один из руководителей семинара поэтов. Помимо отобранных участников разрешается присутствовать на обсуждениях так называемым вольнослушателям. Их стихи обсудят, если останется время. Мы завершили обсуждение поэзии основных участников дня за два до конца. Обсудили всех вольнослушателей. Среди них – Ирина Слепая, чьи стихи приняли очень хорошо.

Секретарь Союза писателей СССР, курирующий молодых литераторов, – новый – мало кому известный поэт Константин Васильевич Скворцов. Он после избрания его секретарём переселился в Москву из Челябинска.

Поговаривают, что Скворцову покровительствует второй человек в партии – Егор Кузьмич Лигачёв. Может быть. Ведь без мощной поддержки совершенно немыслимо взлететь никому не известному провинциальному поэту сразу в секретари главного – большого Союза. Тем более что и Союз писателей на удивление покорно идёт у Скворцова на поводу. Тому пришло в голову изменить правовую процедуру: прежде рекомендация подобного совещания своего участника в Союз писателей приравнивалась к обычной. Ещё две нужно было получить у членов Союза и двигаться, томясь в неизвестности: примут ли? Скворцов решает: все, кого рекомендуют, сразу, без проволочек получат членские билеты Союза. Прежде мы, руководители, высказывали пожелание увидеть книги наиболее одарённых участников. Но всё зависело от издательств: захотят – издадут, не захотят – что поделаешь? Скворцов приказывает писательским издательствам исполнять наши пожелания немедленно и без проволочек – отодвинуть плановую продукцию и выпустить книги участников совещания вне плана! Наконец – новшество: способных, по мнению руководителей, молодых литераторов могут, если, конечно, они сами того пожелают, зачислить без экзамена и без прохождения творческого конкурса в Литинститут или на Высшие литературные курсы.

Рекомендовать Иру Слепую в Союз писателей не получилось. Каждый семинар мог делегировать туда по два человека, причём прежде всего из числа участников, а не вольнослушателей. Я в то время вёл семинар поэтов на Высших литературных курсах и предложил Ире стать их слушательницей. Она согласилась, и мы, руководители, оформили это официально.

Но осенью, когда начались занятия, Ира на курсах не появилась. Пришли несколько человек, рекомендованных из других семинаров на совещании, и мы с Юрием Кузнецовым, прочитав их стихи, схватились за головы: как прикажете работать с теми, от кого в виду полной бесперспективности отказалось бы любое литературное объединение? Для чего их к нам направили, а кое-кому и выдали при этом писательские билеты? Новшества Скворцова нанесли Союзу явный ущерб. Поняли ли это те, кто его продвинул? Сомневаюсь. Но речь сейчас не о нём.

Я отправился в учебную часть. Об Ирине Слепой они понятия не имели. Куда приходили документы? Ну, прежде всего к проректору Литинститута по Высшим литературным курсам Валентину Сорокину.

– Валя, – спросил я его, – до тебя дошло решение совещания относительно Ирины Слепой?

– А кто это? – спросил он меня в свою очередь.

– Поэтесса, – отвечаю. – Была у меня на совещании молодых. Мы направили её на курсы.

– Первый раз слышу, – сказал Сорокин.

Я поверил ему. Мало ли что могло произойти. Тем более что Ира не появлялась. Появится – будем разбираться.

Но встретил я её только через два года. Случайно столкнулся во дворе писательского дома в Протопоповском переулке. Она к кому-то шла в гости.

– Куда же вы пропали? – спросил я. – Почему так и не появились на курсах?

– А для чего бы я туда пришла, – сказала она, – если Сорокин, посмотрев мою анкету, сказал, что принять меня не может.

– Что же ему могло не понравиться в вашей анкете? – удивился я.

– Наверное, пятый пункт, – пожала плечами Ира.

Позже я прочитал у Сорокина немало антисемитской дребедени. Пишет он бессвязно, понять его трудно. Ясно только, что не любит евреев, терпеть их не может. Вот и выдаёт меморандумы, вроде: «Мы, русские, устали от сионистской прессы, от сионистской узды и сионистского давления: как будто Россия не нам принадлежит, а тем, кто уезжает и приезжает то из Германии, то из Америки, то из Гаити или Израиля, и все – на русскую долю, на русскую душу».

Вот ведь горе-то какое!

О том, что у Иры Слепой был «подпорчен» пятый пункт, то есть что она еврейка, даже я не догадался. Спасибо, в то время была в паспорте графа «национальность»: Сорокин мог спокойно стоять на страже родных осин!

Кстати, Высшие литературные курсы тоже находились на Тверском бульваре и сейчас там находятся, а не уехали, как журнал «Знамя», который располагался в правом флигеле дома Герцена (№ 25), а курсы – чуть дальше от Тверской улицы – в левом флигеле того же дома.