Пол Баррел - Королевский долг

И вот, за неделю до предполагаемой поездки в Сандринхем Хаус с Уильямом и Гарри на Рождество, она получила длинное письмо, в котором впервые официально упоминался развод. Причем о нем заговорила королева, а не принц Чарльз. Письмо, которое пришло 18 декабря 1995 года, нанесло ей сокрушительный удар. Принцесса в первый раз услышала слово «развод» из уст Виндзоров.

Королева видела одну книгу, которая вышла при сотрудничестве принцессы, одну книгу, которая вышла при сотрудничестве принца, посмотрела одно телевизионное признание принца, другое — принцессы. Проблемы в отношениях между принцем и принцессой Уэльскими стали достоянием широкой публики. Как глава государства королева решила, что пора лично заняться решением этой проблемы. Я отнес письмо принцессе в гостиную и спустился в буфетную. Через пару минут до меня донесся привычный возглас:

— Пол, иди сюда!

Диана сидела на диване. Казалось, она вот-вот расплачется. С большим раздражением она кивнула на письменный стол за своей спиной.

— Посмотри, что я только что получила, — сказала она. На столе лежало письмо — на том самом месте, где было прочитано. Это было письмо на гербовой бумаге Виндзорского замка. Я сразу же узнал четкий почерк королевы. Письмо начиналось как обычно: «Дорогая Диана», а заканчивалось «С любовью, от мамы». Однако само письмо сильно отличалось от тех, которые я читал до этого, а поскольку я раньше был лакеем королевы, мне было неловко читать его.

Я обратился к принцессе со спины, так как она все еще сидела на диване, но мне просто необходимо было сказать ей о своем смущении.

— Может быть, мне не стоит его читать, тут ведь написано: «конфиденциально»?

— Брось, Пол, читай. Что же мне делать? Что все подумают? — со вздохом проговорила она

Я начал читать письмо, а она в волнении вскочила с дивана и заходила по комнате.

— «С премьер-министром и архиепископом Кентерберийским»! Мой развод сначала обсудили не со мной, а с Джоном Мейджором и Джорджем Кэри!

Принцесса пришла в ярость оттого, что королева сначала посоветовалась с правительством и церковью. Диану не волновали политические вопросы.

— Это мой брак! Никто не должен вмешиваться в наши с принцем проблемы! — закричала она.

Вспомнив другие строчки письма, принцесса сказала:

— В интересах страны, да? А как же мои интересы? Как же интересы моих детей?

Ей казалось, что с ее браком обращаются как с обычной деловой проблемой. Королева в письме явно сочувствовала ей, старалась быть деликатной и не показывать своего гнева, но все же по ее тону было понятно, что ее очень огорчает как поведение сына, так и поведение невестки. Королева делала основной упор на то, что после развода сыновья принцессы перестанут страдать из-за отвратительных отношений между отцом и матерью, как это было в последние годы.

Но принцесса ничего не хотела слышать. Она тут же позвонила королеве в Букингемский дворец. Она вежливо поинтересовалась у королевы, почему такое серьезное решение было принято в такой спешке. Королева успокоила ее и попыталась заверить в том, что никто не собирается навязывать ей никаких решений.

Но принцесса ей не поверила. Она села за стол, обмакнула ручку в чернила и написала королеве ответ, попросив дать ей время все обдумать. Но времени на обдумывание ей не дали. На следующий день принцессе нанесли еще один удар: во дворец пришло письмо от принца Чарльза, в котором он требовал развода.

Принцесса заставила меня прочитать и его. Принц Чарльз говорил, что их браку уже ничто не поможет, и что это «трагедия личная и государственная». Развод неизбежен, и они должны развестись как можно скорее, писал он. Принцесса подозревала, что изначально было задумано прислать ей два письма, одно за другим — из Букингемского дворца и из Сент-Джеймсского, чтобы под таким давлением она не выдержала и уступила.

Она положила оба письма на письменный стол — красное от королевы и голубое из Хайгроува.

— Посмотри-ка. Видишь? — сказала она. Но я не понял, что принцесса имеет в виду.

— Посмотри же.

Она показала пальцем на фразу из письма королевы. Потом — на фразу из письма принца. Предложения были абсолютно одинаковыми, в них говорилось о «печальной и запутанной ситуации», в которой оказался их брак.

— Эти письма были продуманы и составлены одними и теми же людьми, — сказала принцесса с волнением человека, который только что совершил жизненно важное открытие. — Должно быть, они считают меня глупой.

Она села за стол и написала ответ своему мужу, не в силах поспеть за скоростью, с которой ее охватывал гнев. Ее ответ был четким: «Твои требования поставили меня в сложное положение. Я не согласна на немедленный развод!»

За неделю страсти достигли своего апогея — заявления против Тигги Легге-Бурк ни к чему не привели, а принц Чарльз и королева нанесли принцессе два сильнейших удара. Впереди ее ждали праздники, которые и без того проходили для нее очень грустно, а тут еще требование развода. Я еще никогда не видел принцессу такой подавленной и расстроенной: с одной стороны, она все еще любила принца Чарльза и не хотела развода, а с другой — выступила против него, сотрудничая с Мортоном, чтобы он написал о ней книгу, и с тележурналистами для интервью в «Панораме». Кажется, принцесса хотела сделать принцу больно, но вместо этого навредила себе. А принц Чарльз добился того, чего хотел.

Принц и принцесса практически не общались. Принцесса требовала встречи наедине, но принц хотел, чтобы на ней присутствовал третий человек, который бы конспектировал все, о чем они будут говорить. Диана отказалась, и под конец 1995 года их отношения окончательно зашли в тупик. Принц хотел развода. Принцесса хотела сохранить брак.

В это время я стал для принцессы человеком, на которого она всегда могла опереться. Она совсем отчаялась, ей казалось, что мир встал с ног на голову, и ей больше нет в нем места. Письма с требованиями развода просто уничтожили ее. Она лежала на диване, свернувшись калачиком, обхватив голову, и рыдала. Что же оставалось делать мне, ее дворецкому? Стоять и смотреть на нее?

Уильяма не было — а он всегда умел утешать мать, когда ей было плохо. Я купил еще несколько упаковок бумажных платочков. Я старался всегда быть рядом, чтобы выслушать ее. Я не давал ей замыкаться в себе и думать, как она одинока. Когда она начинала плакать, я видел перед собой не принцессу Уэльскую, а несчастную, ранимую женщину, которую надо утешить. Королева никогда бы не стала показывать мне свои чувства, ни один из ее лакеев не осмелился бы обнять ее за плечи, посочувствовать. Но с принцессой у меня были гораздо более близкие, теплые отношения, и она была совершенно другим человеком. Когда ее обижали, принцесса становилась похожа на маленькую девочку. Я не мог стоять и смотреть, как она плачет. Я садился рядом, обнимал ее за плечи и говорил, что все будет хорошо, что она очень сильный человек, что она переживет и такое, что жители Великобритании ее поддержат. Я подолгу слушал ее, и в конце наших разговоров мы всегда смеялись — так же, как когда мы смотрели «Короткую встречу».