Александр Западов - Новиков

— Поедем домой, — сказал Новиков. — С меня на сегодня хватит.

Недели через две Майков снова повез Новикова к Лукину, в этот раз на собрание столовой ложи.

Зала в его доме была освобождена от черных покрывал и черепов, никому не завязывали глаз.

На составленных «покоем» столах с белыми скатертями красовались вина, водки, закуски, фрукты, серебряная посуда.

Братья шумно рассаживались, звенели бокалами.

Лукин постучал молотком, требуя тишины, и прочитал молитву.

— Зарядить пушки! — скомандовал он.

Поднялась обычная пиршественная суетня. Братья наливали водку, рассматривали бутылки с вином, хватали закуску.

— Здоровье государыни императрицы Екатерины Алексеевны! — провозгласил Лукин.

Стоя, гости выпили тост. Раздались рукоплескания. Потом пили здоровье великого князя и его супруги.

— Зарядить пушки! — то и дело кричал Лукин. С каждым выстрелом настроение за столами поднималось. Слуги приносили бутылки.

Лукин изрядно выпил, но держался еще твердо и предлагал тосты за масонских начальников и чиновников — надзирателей, казначея, хранителя. Братья пели песни.

Новиков не любил вина, избегал пьяниц. Столовая ложа ужаснула его картиной, которой напрасно тщились придавать аллегорический смысл. Это была попойка, и порывом к духовному очищению ее не объяснишь. Такова распущенность.

Поездки в ложи насторожили Новикова. Театральные пьески, веселые пирушки — что еще могут предложить ему в ордене?

Он решился спросить об этом Елагина — одного из руководителей русских масонов.

— Это поймешь не сразу, — сказал Елагин. — Я, если хотите знать, с юных лет причастен к масонству — тому с двадцать лет. Вело меня любопытство: какие тайны смогу там узнать? И что скрывать — тщеславие: лестно побыть в равенстве с такими людьми, которые в обществе знамениты чинами и достоинствами. Признаюсь вам, хоть и совестно теперь вспоминать, думал, не достану ли я через братство в вельможах покровителей и друзей, которые помогут мне составить счастье.

Новиков, склонив голову, исподлобья глянул на Елагина, и тот понял взгляд как неодобрительный.

— Да нет, — заторопился он. Внутренняя сила, исходившая от Новикова, была так велика, что прошедший огонь и воду Елагин, матерый делец, и тот не хотел остаться в его глазах нечестным человеком. — Нет, карьер мой устроился без всяких покровителей, своим умом дошел, своей способностью. Богатые господа ничем не помогли мне. Да и масонством-то они как игрушкой играли. Не приобрел я из тогдашних работ ни преподаваний нравственных, ни даже тени какого-либо учения, а видел только обряды странные и действия почти безрассудные, слышал символы нерассудительные и объяснения религии, которые рассудку противны.

— Вы говорите о том, что было раньше, — сказал Новиков, — но и теперь некоторые церемонии масонов видятся мне совершенно ложными, поддельными. Самое благовонное курение не может заглушить нечистого запаха. И стыдно тем, кто священными молитвами дерзает прикрывать пагубные намерения.

— В таком бесплодном упражнении, — продолжал Елагин, — открылась мне та истина, что ни я, ни начальники масонов иного таинства не знают, как в собрании ложи со стеленным видом шутить, за трапезой реветь песни и на счет ближнего хорошим упиваться вином.

— Бывал я в столовой ложе, все это видел, — сумрачно сказал Новиков. — И разве не смешно глядеть на такого изобретателя, который захотел бы умножить теплоту солнца сожиганием костров, а свет его увеличить свечами? Чистый свет солнца и теплота его остаются, а вымышленные бредни исчезают ко стыду и сраму изобретателей своих. Так и будет в истории масонства.

— Может, и так, — согласился Елагин, — да еще не скоро. И дорога к истине трудна, ох, трудненька. По опыту знаю. Ведь понявши суету масонских забобонов, я отошел было от братства, спознался с атеистами и деистами, читал книги новых философов и энциклопедистов, тогда в славе находившихся. Читал — и убоялся, что дерзаю оставлять веру, забываю страх божий. И я вновь принялся искать и вернулся к масонству. Думаю, что самое главное в нем осталось мне тогда неизвестным. Теперь ищу подлинные акты, где об этом сказано. За безумно истраченные деньги собрал громаду писаний — все пока не то. Ни у нас не знают, ни за границей. Вижу разные умствования, иногда острые и разумные, чаще пустые и глупые. А правда, чую, где-то рядом, да ухватить не могу… Так вот и живем, Николай Иванович…

Новиков молчал, закрыв рукою лоб.

— Я полагаю, — наконец произнес он, — истина проста и мудрование от лукавого. Стараться познать себя — это главное, познать природу и бога. Все в человеке. Для него мы и работаем.

Новиков вступил в ложу, которую возглавлял Яков Федорович Дубянский. На собраниях ее бывали знатные люди, встречались они открыто, и масонство вовсе не казалось Новикову тайным или незаконным.

Но занятия братьев его не удовлетворяли. В ложах хоть и делались изъяснения о нравственности и самопознании, однако было их недостаточно, и выглядели они натянутыми.

Среди братьев пробежал слух, что в Петербурге есть и настоящее масонство, привезенное из Берлина бароном Рейхелем. Вскоре некоторые ложи, бывшие в подчинении у Елагина, соединились с рейхелевскими.

Однажды, приехав к Рейхелю, Новиков расспросил его о системах масонства — тамплиерской, французской, строгого наблюдения. Рейхель в кратких словах отвечал. Беседа велась через переводчика. Новиков понял, что различия носят внешний характер. Истина опять ускользала. Кому верить, с кем общаться на трудном пути исправления?

— Барон, — сказал Новиков, — я не прошу вас, чтобы вы мне открыли тайны высших масонских градусов. Я буду терпеливо ждать, пока мне станут доступны их тайны, упражняясь в самопознании. Но дайте мне такой признак, по которому я мог бы отличить истинное масонство от ложного!

На глазах его выступила влага. Рейхель также прослезился.

— Я охотно выполню желание ваше, — ответил он, — и скажу верные признаки. Всякое масонство, имеющее политические виды, есть ложное. Если вы услышите слова о равенстве и вольности — вы говорите с ложным масоном. Наша вольность — не быть покоренным страстями и пороками, равенство же достигается орденским братством. Никаких политических союзов, пьяных пиршеств, развратности нравов. Только самопознание, строгое исправление самого себя по стезям христианского нравоучения. Это масонство истинное, или ведет к его отысканию. Правда, оно малочисленно и пребывает в тишине.

Слова Рейхеля запомнились Новикову. Он был противником политических союзов и врагом пьяных пиршеств, орденские степени, знаки, обряды представлялись ему игрушками, недостойными истинного масона. Не в них суть. Самое важное — что он теперь не один, с ним общество друзей и единомышленников и что издание книг будет их общим делом. Просвещенный человек легче побеждает свои недостатки, умственные интересы его расширяются, книга для него — первый друг и советчик.