Роберт Святополк-Мирский - Пояс Богородицы.На службе государевой – 4.

я доложу своему воеводе, что Московского княжества

слегка прибыло!

Все понимали, что отдыхать некогда, и Медведеву даже не удалось заехать домой.

Они немедля отправились в Москву, и с ними по­ехал Леваш Копыто, который рассказал Василию обо всем, что случилось во время его отсутствия.

Страшная гибель Настеньки потрясла Медведева, и всю дорогу он молчал.

В Москве царило невообразимое веселье по случаю победы над Ахматом, все улицы были переполнены пьяными, повсюду пляски и ликование — со дня на день ожидали возвращения с Белоозера великой кня­гини.

Патрикеев встретил князя Вельского улыбками и почестями, Леваша деловито, а Медведеву угрюмо ска­зал:

—' Великий князь очень недоволен тобой. Ну, он сам тебе все скажет…

И действительно сказал.

— Не ожидал я от тебя, Василий, такого, не ожидал.

— Государь, ты поручил мне сделать все, чтобы по­

мешать королю выступить на стороне Ахмата. Разве я

не выполнил твою волю?

— Тай-то оно так.. Да не совсем… Ты говорил, что в

случае неудачи заговора князья отойдут к нам по са­

мую Березину! Ты понимаешь, Медведев, что это зна­

чило бы для нашей державы? Нет, Медведев, боюсь —

не понимаешь… А где они, эти князья? В королевской

темнице? Где их земли? Ну ладно, что с тебя возь­

мешь… Не буду карать тебя, смилуюсь… Езжай-ка быст­

ро, пока я не передумал, на свою Угру, да чтоб о тебе

больше ни слова не слышно было, понял? Ты мне

больше не нужен. Понадобишься — позову! А те­

перь — ступай вон!

Такова была благодарность великого князя.

Медведев начал постепенно понимать, что хотел втолковать ему разбойник Антип Русинов, когда про­щался с ним в Березках…

Впрочем, горестные размышления о событиях на Угре и щемящее сердце беспокойство об Аннице за­глушили все.

Он сел на коня и, проскакав без отдыха двадцать часов, вернулся домой.

В душе он был даже рад такому решению государя.

Расставания уже бывали, но впер­вые в жизни Василий Медведев ощутил неведомое ему до сих пор счастье обнять любимую женщину после нескольких месяцев разлуки.

— Неужели, наконец, ты вернулся? — спросила Ан-

ница.

— И думаю — надолго.

— Это замечательно, — сказала Анница и поцелова­

ла его так, как, казалось, еще никогда не целовала…

Потом пришла пора печальных новостей.

— Мой дорогой, *— со слезами на глазах сказалаЛн-

ница, — я в отчаяний. Мало того, что погибла На­

стенька, я очень боюсь за Филиппа…

— Он уже здесь?

— Да. Он вернулся две недели назад. Ты не можешь

себе представить, что тут было!

— Бедный Филипп. Как он это перенес?

— Он не перенес. Ты представляешь — он возвра­

щается счастливый и прежде всего к нам — ведь мы

ближе всего от Москвы — с вот таким мешком драго­

ценных камней и кричит: «Настенька, солнце мое, где

ты?»

— Кто ему сказал?

— Я не могла, — вытерла слезы Анница. — Отец Ме-

фодий.

— И что?

— Сперва Он не поверил. Он будто с ума сошел. Он

бросился бежать в Бартеневку. Он бежал по льду, спо­

тыкался, скользил, падал и снова бежал, — ты же зна­

ешь — кто его может остановить! Но Генрих побежал

следом… Генрих, он молодец… Он и сейчас с ним…

— Как это с ним? Ты же говорила, что Бартеневка

сожжена?

— Дотла.

Анница некоторое время молчала, потом сказала:

— Я боюсь, что у Филиппа от горя помутился рассу­

док. Генрих приходил, рассказывал… Когда он увидел

на месте нашего родного дома пепелище, он… — Ан­

ница прервала рассказ, вытерла слезы, взяла себя в ру-

ки^ и продолжала: — Ну, сначала он закричал страшно…

А потом развязал свой мешок… ну, с теми камнями, ко­

торые он привез из своего похода… И начал, как му­

жик, сеять их по пепелищу… Генрих рассказывал, он

сеял драгоценные Камни, как простое жито, и приго­

варивал: «Господи, прости мне мои страшные грехи,

Господи, дай мне за них покаяние, Господи, ты нака­

зал меня справедливо, но за что ее, невинную, Госпо­

ди? Ведь она ни в чем, ни в чем не прегрешила…» Так

рассказывал Генрих, но он не мог понять, о чем Фи­

липп говорит, и я не понимаю… Потом он один раз

приехал в Картымазовку, там его встретила Василиса

Петровна с близнецами и хотела ему показать его де­

ток, но он безразлично отвернулся от них, пошел на

кладбище и лег на могилу Настеньки. Он пролежал

там до ночи и всех, кто пытался к нему подойти, люто

гнал… А ведь ты знаешь, какой он страшный, когда

свирепеет…

-^ Где он сейчас? — спросил Василий.

— После посещения могилы Настеньки он пришел

в нашу церковь. Отец Мефодий пытался с ним гово­

рить, но безуспешно. Филипп всю ночь молился, по­

том вдруг как бы весь притих. Я не знаю, может, он

дал обет молчания, но с тех пор он не сказал ни слова.

Его одежда износилась, сапоги порвались, и он боси­

ком, как какой-то старец, пошел по льду через Угру в наше сгоревшее имение. Я ходила к нему. Он как буд­то не узнал меня, во всяком случае не захотел со мной говорить… Я в отчаянии, но отец Мефодий утешает ме­ня и говорит, что молитва и Господь излечивают все раны.

— Я пойду к нему, — сказал Медведев.

— Федор Лукич уже ездил. Филипп ни с кем не го­

ворит.

— И все же я попробую.

— Поезжай, милый, попробуй. Он тебя любит…

…Страшное зрелище представляла собой сожженная и разоренная Бартеневка.

Василий, переступая через заметенные снегом чер­но-белые руины, добрался до хозяйской усадьбы.

И тут что-то напомнило ему тот, казалось, уже та­

кой далекий день, когда он впервые увидел имение Бе­

резки: к разрушенному, сожженному дому приткну­

лось маленькое странное строение, из которого вился

голубоватый дымок. '

Из этой пристройки выполз, хлопая себя по бокам, лив Генрих Второй и радостно воскликнул:

— Господи! Слава Тебе! Вернулся, Василий Иваныч?

Надеюсь — надолго?

— Боюсь, навсегда, — ответил Медведев. — Как вы

тут? Где Филипп?

— Ой, не спрашивайте! Непрерывно истязает дух

свой и плоть… Пойдемте провожу…

Он провел Василия внутрь полусожженных стен бывшей усадьбы, и Василий застыл, увидев Филиппа.

Великан, босой и в лохмотьях, лежал на черных, обгорелых досках в углу бывшей горницы, подтянув колени к подбородку, и что-то бормотал.

— Филипп! — позвал Василий.

Филипп повернул к нему голову, глянул пустыми, невидящими, неузнавающими глазами и отвернулся, продолжая бормотать молитвы.

Василий постоял немного, слушая его бормотание, вздохнул и вышел из развалин.

Генрих в опорках ковырял палкой в снегу.

— Господи, какое несчастье, — сказал он горестно