Святослав Рыбас - Сталин

Сталинская группа считала, что двоецентрие реально существует. Оно, безусловно, существовало даже в самой тысячелетней российской истории, еще совсем недавно не ведавшей ни о каком Сталине и коммунистическом руководстве. А Сталин сам был двойствен: хотел опереться на государственническую традицию империи и при этом поднимал людей культуры допетровской Руси.

Можно без преувеличения сказать, что культурная атмосфера этой поры, отражавшая настроения верхов, была враждебна Сталину. Это чрезвычайно рельефно проявилось в его конфликте с композитором Дмитрием Шостаковичем по поводу оперы «Леди Макбет Мценского уезда».

Сюжет оперы по одноименной повести Николая Лескова таков. Купеческая жена Екатерина Измайлова в отсутствие нелюбимого мужа влюбляется в работника Сергея. Влюбленных выследил свекор, но она отравила его крысиным ядом. Вернувшегося мужа любовники убивают и прячут труп в погребе. Однако тело случайно обнаруживают, и Екатерина с Сергеем вместо свадебного пира попадают на сибирскую каторгу. Сергей остывает к Екатерине и увлекается новой пассией, веселой каторжанкой Сонеткой. Страстная Екатерина, увлекая соперницу, бросается с обрыва в озеро, и обе гибнут.

Как говорит биограф Шостаковича, в музыке оперы была разлита «обжигающая эротика». «Она была особенно приметной на фоне с давних пор присущей русской культуре сдержанности при отображении сексуальной стороны любовных чувств» 286.

Сталин не терпел даже намека на изображение открытого секса в искусстве. К тому же, по словам Сергея Эйзенштейна, «в музыке „биологическая“ любовная линия проведена с предельной яркостью», а Сергей Прокофьев даже услышал в ней «волны похоти».

Однако поставленная в январе 1934 года сразу в Малом оперном театре в Ленинграде и в Музыкальном театре имени Вл. И. Немировича-Данченко в Москве опера имела большой успех. В течение года в Ленинграде прошло свыше пятидесяти ее представлений. Опера была поставлена в Англии, США, Швейцарии, Швеции. И вот 26 января 1936 года послушать «Леди Макбет» в филиале Большого театра пришли Сталин, Молотов, Микоян и Жданов.

Сталин любил театр и литературу и, что более важно, считал главнейшим вопрос повышения культурного уровня рекрутированного из деревень народа. Размышляя над проблемой языка культуры, он выдвинул формулу «простота и народность», что в какой-то мере повторяет идею министра просвещения графа С. Уварова (в царствование Николая I): «Православие, Самодержавие и Народность».

Шостакович был, бесспорно, авангардистом, близким к левому искусству, что в послереволюционной стране было естественным, так как левые продолжали революционные традиции в искусстве. Но что могло дать такое искусство миллионам людей?

Одно важное обстоятельство надо упомянуть, говоря о посещении Сталиным оперы Шостаковича: это курс на укрепление семьи. В 1920-х годах семья считалась «буржуазным институтом», символом патриархальности и закабаления женщины, почти контрреволюционности. В ту пору можно было не регистрировать браки, семьей считалось постоянное совместное проживание мужчины и женщины, а дети, родившиеся от таких связей, обладали всеми юридическими правами законных детей. Разводы производились на основании простого уведомления партнера, аборты были разрешены.

Но это в прошлом. Сталин понял, что «свободная любовь» нарушает социальную стабильность в стране: страдают дети, становящиеся сиротами, падает уровень рождаемости, остается низкой ответственность людей. Приняв новое законодательство о браке и отменив аборты, власть сделала ставку на традиционную семью.

В литературе и искусстве поощрялись и быстро сделались главными темы и образы преданных Родине героев, дружной семьи, самоотверженной любви и долга.

Сталин как вождь этих простых людей и руководитель бурно модернизирующегося государства не мог не управлять и воспитательным процессом, понимая, какой в нем таится ресурс развития.

Искрометная, но «буржуазная» опера сильно разочаровала «генерального продюсера» СССР. Это был не провал композитора Шостаковича, а неприятная и даже вредная страница в редактируемом Сталиным большом учебнике советской культуры.

Кремлевские зрители покинули театр без аплодисментов, а 28 января 1936 года в «Правде» была напечатана редакционная статья (без подписи) «Сумбур вместо музыки». Кто ее писал, доподлинно неизвестно. Скорее всего, два автора — Сталин и Жданов.

Вот ее основные выводы.

«Слушателя с первой же минуты ошарашивает в опере нарочито нестройный сумбурный поток звуков. Обрывки мелодии, зачатки музыкальной фразы тонут, вырываются, снова исчезают в грохоте, скрежете и визге. Следить за этой «музыкой» трудно, запомнить ее невозможно… Музыка крякает, ухает, пыхтит, задыхается, чтобы как можно натуральнее изобразить любовные сцены. И «любовь» размазана во всей опере в самой вульгарной форме… Хищница-купчиха, дорвавшаяся путем убийств к богатству и власти, представлена в виде какой-то «жертвы» буржуазного общества. Бытовой повести Лескова навязан смысл, какого в ней нет… Это — музыка, умышленно сделанная «шиворот-навыворот» — так, чтобы ничего не напоминало классическую музыку, ничего не было общего с симфоническими звучаниями, с простой, общедоступной музыкальной речью… Это левацкий сумбур вместо естественной человеческой музыки» 287.

Вскоре в газетах прошло множество публикаций против формализма. Было понятно, кто стоит за ними.

Но при чем тут политические процессы? Сталин выступал за «народную культуру», и в этом здесь отражалась его политическая линия, противостоящая «троцкистско-зиновьевской».

Однако если разгром и уничтожение главных оппонентов в борьбе за власть проходили системно, то оппонентов в культурном пространстве, несмотря на создание вслед за Союзом писателей и других творческих организаций, было гораздо труднее повергнуть ниц.

Правда, в оппонировании своим противникам в культурной сфере Сталин действовал более изощренными методами, понимая, что иначе можно вообще остаться без деятелей культуры. Отсюда — широкий диапазон наград и наказаний, отчего у многих творцов создавался образ всемогущего и открытого к диалогу вождя. Не случайно в диалоге со Сталиным находились многие писатели — Булгаков, Пастернак, Шолохов, Фадеев, Симонов, Эренбург и ряд других.

Власти подсказывали творцам нужное направление. Создавалось государственное управление культурой и искусством, великий «советский Голливуд», который действительно стал эффективным воспитателем населения.

Показательна запись в дневнике (22 апреля 1936 года) Корнея Чуковского со съезда ВЛКСМ. Она многое объясняет: «Вчера на съезде сидел в 6-м или 7 ряду. Оглянулся: Борис Пастернак. Я пошел к нему, взял его в передние ряды (рядом со мной было свободное место). Вдруг появляются Каганович, Ворошилов, Андреев, Жданов и Сталин. Что сделалось с залом! А ОН стоял, немного утомленный, задумчивый и величавый. Чувствовалась огромная привычка к власти, сила и в то же время что-то женственное, мягкое. Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его — просто видеть — для всех нас было счастьем. К нему все время обращалась с какими-то разговорами Демченко. И мы все ревновали, завидовали, — счастливая! Каждый его жест воспринимали с благоговением. Никогда я даже не считал себя способным на такие чувства. Когда ему аплодировали, он вынул часы (серебряные) и показал аудитории с прелестной улыбкой — все мы так и зашептали: „Часы, часы, он показал часы“ — и потом расходясь, уже возле вешалок вновь вспоминали об этих часах.