Курт Айхенвальд - Информатор

– Ладно.

– Всем, кто имел с вами дело в последние четыре года, было от вас что-нибудь нужно. Агентам ФБР нужна помощь в расследовании. Прокурорам нужны улики против обвиняемых. Репортерам нужна информация для статьи.

Уайтекер молча смотрел на меня, не понимая, к чему я веду.

– А я приехал сегодня к вам не потому, что мне что-то нужно от вас, а потому, что я беспокоюсь за вас.

Уайтекер заморгал.

– Вы о чем?

Я вытащил из портфеля папку из манильской бумаги.

– Это документы, которые вы дали мне. Я прочитал их очень внимательно.

– Хорошо, – кивнул он.

Я положил перед ним всю пачку.

– Это не настоящие документы. Это подделки.

В комнате повисло молчание.

Эти поддельные документы не давали мне покоя уже несколько недель. Обвинения Уайтекера в адрес Шепарда были ложью. Трудноразличимая аудиозапись, которую он дал мне прослушать, тоже была подделкой. Голос, несомненно, принадлежал Шепарду, но фоновые помехи, менявшие тембр в зависимости от того, кто говорил, наводили на мысль, что пленка, скорее всего, склеена из нескольких обрезков.

Сначала я не придал значения тому, что Уайтекер ввел в заблуждение корреспондента. Но затем до меня дошли слухи, что «Форчун» собирается опубликовать обвинения против Шепарда. Мои редакторы придерживались мнения (с которым я соглашался), что мы не можем предупредить «Форчун» о том, что заявлениям Уайтекера нельзя доверять, потому что, во-первых, у журнала могли быть и другие материалы, поддерживавшие эти заявления, а во-вторых, редакция, возможно, и не собиралась публиковать статью.

К тому времени я уже знал, что у Уайтекера диагностировали биполярное расстройство, и посоветовался с несколькими психиатрами. Изложив им всю историю, я спросил, что, по их мнению, произойдет, если «Нью-Йорк таймс» разоблачит подделки после публикации статьи в «Форчун». Большинство врачей считали, что вероятность второй попытки самоубийства будет очень велика. Ситуация казалась безвыходной. Приходилось выбирать: смириться с тем, что карьера агента будет загублена, или подтолкнуть свидетеля к самоубийству. Я обратился еще к одному психиатру, и он предложил третий путь, которому я и последовал: поговорить с Уайтекером начистоту.

Прежде всего я достал письмо, которое было якобы написано доктором Миллером в 1995 году и рассматривало обвинения, выдвинутые Уайтекером против Шепарда. По замыслу Уайтекера, письмо должно было доказать, что он не выдумал все это после того, как его обвинили вместе с другими в фиксировании цен.

Рядом с этим письмом я положил другое, подлинное письмо доктора Миллера, и указал Уайтекеру на кардинальные различия между ними. Разными были и машинописный шрифт, и формат листа. Письмо 1995 года было адресовано «Доктору Марку Уайтекеру» и начиналось с обращения «Дорогой Марк», тогда как второе адресовалось «Марку Уайтекеру», а обращением служило «Дорогой мистер Уайтекер».

Марк возразил, что эти различия объясняются, по всей вероятности, тем, что у доктора сменилась секретарша. Я стал перечислять другие несоответствия между двумя письмами – с таким расчетом, чтобы объяснить каждое последующее было труднее, чем предыдущее. Я взглянул на Джинджер. Ее лицо выражало сомнение. Пора было высказаться начистоту.

– Или посмотрите логотип с адресом, – продолжал я. – Телефонный код города, в котором находится офис, восемьсот сорок семь. Но письмо написано четырнадцатого ноября девяносто пятого года, а тогда код был другой.

У Уайтекера и тут было готово объяснение.

– Так ведь все знали заранее, что код изменится, – сказал он. – Многие заблаговременно заказывали почтовые принадлежности с новым кодом. Очевидно, и доктор Миллер так сделал.

– Я подумал о такой возможности и связался с телефонной компанией «Америтек», – ответил я и протянул ему еще одну бумагу. – Вот пресс-релиз, в котором они впервые объявляют о смене кода на новый, восемьсот сорок седьмой. Он был выпущен двадцатого ноября, через шесть дней после того, как письмо было написано. {407}

Джинджер была потрясена.

– Как, по-вашему, мог доктор Миллер знать новый код еще до того, как его объявили?

Уайтекер молча разглядывал пресс-релиз. Затем он поднял голову.

– Не понимаю, какое это имеет значение, – бросил он. – Рон Хенкофф звонил доктору Миллеру, и тот подтвердил, что писал это письмо.

Уайтекер лгал. Это был критический момент, о котором меня предупреждали психиатры.

– Я тоже связался с доктором Миллером. После того как я убедил его, что поддельные документы не являются врачебной тайной, он признался, что в глаза не видел этого письма.

Уайтекер застыл.

– А еще он сказал, что беспокоится за вас и хочет поговорить с вами как можно скорее. – Я протянул Уайтекеру листок бумаги с номером телефона. – Он сейчас дома и ждет вашего звонка.

Я разговаривал с доктором Миллером за несколько дней до этого. Сначала я, не называя имени Уайтекера, обсудил с ним проблему врачебной тайны для подобных случаев, а затем спросил, как вести себя с человеком в тяжелом маниакальном состоянии. Затем я признался, что речь идет об Уайтекере, и мы договорились, что тот позвонит доктору домой. Весь мой разговор с Уайтекером, начиная с просьбы привести с собой Джинджер, мы с Миллером продумали заранее.

Не прошло и нескольких минут, как Уайтекер со слезами в голосе признал, что письмо доктора он подделал. Я сказал ему, что Джим Эпстайн согласился дать комментарий по поводу подлинности его письма, на которое ссылался «Форчун», если Уайтекер даст на это разрешение. Уайтекер окончательно раскис и сознался, что письмо Эпстайна тоже подделка.

Джинджер закрыла лицо руками и сказала мужу, что он погубит себя своим враньем.

Мы беседовали еще около часа. Затем Марк и Джинджер вышли в другую комнату, чтобы позвонить доктору Миллеру, и вернулись через полчаса. Марк был печален.

– Похоже, мне опять придется лечь в больницу, – сказал он.

После этого мы втроем поехали к Уайтекерам домой. Там Джинджер собрала вещи Марка для переезда в клинику. Марк уверял, что его рассказ о преступной деятельности АДМ – это правда, пусть документы и поддельные. Я сказал ему, что напишу статью с его признаниями и что статья выйдет в один из ближайших дней. Был уже час ночи. Говорить было уже не о чем. Я покинул их дом. В следующий раз я увиделся с Уайтекером лишь через несколько лет.

Спустя тридцать часов новый адвокат Уайтекера Билл Уокер пробирался сквозь людской водоворот аэропорта О'Хара, просматривая на ходу свежий номер «Нью-Йорк таймc». Один из заголовков заставил его остановиться. {408}

«ОСВЕДОМИТЕЛЬ ИЗ „АРЧЕР ДЭНИЕЛС“ ПРИЗНАЕТСЯ В ОБМАНЕ».

«Вот блин!» – подумал Уокер.