Ольга Орлова - Газданов

В 1931 году на одном из литературных собраний Газданов познакомился с Буниным. Ни для кого не было секретом то, что Иван Алексеевич благоволил к молодому прозаику и высоко оценил «Вечер у Клэр». Однако личных отношений между ними не было. Их симпатия хоть и была взаимной, но носила заочный характер. И вот при встрече Бунин обратился к Газданову: «Послушайте, что это у вас за фамилия такая?» — «Я — осетин», — ответил Гайто. — «Вот оно что, а я и голову ломаю, откуда такая фамилия, явно не русская. Да, да, вспоминаю, есть такой народ на Кавказе…»

Тогда же подруга Бунина Галина Кузнецова записала в своем дневнике мнение Ивана Алексеевича: «Познакомился с Газдановым. Сказал о нем, что он произвел на него самое острое и шустрое, самоуверенное и дерзкое впечатление. Дал в "Современные Записки" рассказ, который написан "совсем просто". Открыл в этом году истину, догадался, что надо писать "совсем просто"».

Знакомство их продолжилось. На последующих литературных собраниях Бунин продемонстрировал свои симпатии по отношению к Гайто так явно, что острая на язык Тэффи упрекнула Ивана Алексеевича в слепом увлечении Газдановым, которого тот, по ее мнению, не заслуживал.

Но не только признанием таланта Газданова со стороны мэтра была знаменательна их первая короткая встреча. Она совпала с началом иного важного события в писательской судьбе Гайто — ему открылся доступ в один из самых влиятельных журналов русской эмиграции — «Современные записки». Прежде туда Газданов ничего не предлагал, поскольку молодых там не очень-то привечали, особенно если они слыли «декадентами» или «модернистами». А после первых рассказов — «Гостиница грядущего», «Повесть о трех неудачах», «Рассказы о свободном времени» и, главным образом, «Водяная тюрьма» – за ним укрепилась такая репутация.

Впрочем, «Вечер у Клэр» и здесь сыграл значительную роль. Несмотря на новации и влияние Пруста, «критикам все-таки удалось» обнаружить у него традиции русской классической прозы. И теперь его произведения попали на страницы самого престижного журнала эмиграции.

Субсидии на издание этого журнала в 1920 году от правительства Чехословакии добивался лично А. Ф. Керенский. В результате толстый журнал, который вначале задумывался как партийный орган эсеров, вскоре становится внепартийным, превратившись в долгожителя довоенной эмигрант­ской печати — русская диаспора по всей Европе за десять лет прочтет 70 книжек журнала по 300—400 страниц каждая.

В редакционной статье, напечатанной в первом номере, политическая программа редакции формулировалась как «программа демократического обновления», со ссылкой на Февральскую революцию 1917 г. и категорического отвержения революции Октябрьской.

Далее говорилось, что «Современные записки» посвящены прежде всего интересам русской культуры, ибо «в самой России свободному независимому слову нет места, а здесь на чужбине сосредоточено большое количество культурных сил, насильственно оторванных от своего народа, от действительного служения ему». И потому «Современные записки» намерены придерживаться традиций «толстого» ежемесячника и ставят своей задачей объединение лучших сил русского зарубежья. Об этом же свидетельствовало само название издания, в котором соединились названия двух самых прославленных журналов прошлого столетия — «Современник» и «Отечественные записки».

Однако руководство было поручено именно представителям крыла правых эсеров — М. В. Вишняку, Н. Д. Авксентьеву, В. В. Рудневу, И. И. Бунакову-Фондаминскому и А. И. Гуковскому. Правда, самый старший из них, Александр Исаевич Гуковский, руководил журналом недолго: в возрасте 60 лет, в 1925 году, он покончил с собой. Самым молодым — под пятьдесят — был Марк Вениаминович Вишняк.

Дон Аминадо очень образно охарактеризовал в своих воспоминаниях создателей этого журнала: «В деле издания "Современных Записок" героями труда были четверо могикан, четверо последних римлян: Н. Д. Авксентьев, И. И. Бунаков, М. В. Вишняк, В. В. Руднев. Воображаемые их портреты должны были бы написать художники различных школ. Николая Дмитриевича Авксентьева – Васнецов. Илью Бунакова – Рерих, Вадима Викторовича Руднева – Врубель. А что касается единственного оставшегося в живых

Вишняка, то ему вместо портрета я всегда предлагал нашумевшего во времена оны Винниченко. И не столько самого писателя, сколько название его романа: "Честность с собой". Ибо никакая иная формула не могла бы со столь поразительной краткостью выразить Вишняковскую сущность: честность с собой — честность с другими. Все четыре редактора вышли из одной и той же школы старого русского идеализма, все принадлежали к одному и тому же Ордену Интеллигенции, но характеры и темпераменты были разные, и соединявшая их крепкая и до гробовой доски нерушимая дружба основана была не на взаимной гармонии мыслей и согласованности идей, а на вечных спорах, схватках и противоречиях…»

Таким образом, вопрос о строгой идеологической ориентации был сразу снят, что позволило привлечь в ряды авторов весь культурный цвет русской эмиграции. Вместе с тем за «Современными записками» прочно закрепилась репутация журнала для «стариков». Один из редакторов Марк Вишняк довольствовался простым объяснением: объем журнала и его периодичность не давали возможности помещать произведения всех авторов, а поэтому печатали только лучшее. Учитывая, что в состав редколлегии не входил ни один писатель, способный оценить художественное достоинство произведения, «лучшее» было поручено отбирать Федору Степуну — замечательному философу, доценту кафедры социологии в Берлине. На практике отдавали предпочтение авторам известным и умеренно консервативным.

Вряд ли удаленность Степуна от парижского литературного круга мешала ему расширить доступ новаторов к журналу. Как мы знаем, эсер Марк Слоним, сидя в Праге, тем не менее не пропустил практически ни одного мало-мальски интересного начинающего парижского писателя и поэта. Хотя очевидно, что печатать таких авторов, как Куприн, Бунин, Шмелев, Мережковский, Гиппиус, Зайцев, — несмотря на их эстетическую разноликость — куда надежнее для привлечения благосклонности как критиков, так и читателей. Так в «Записках» и делалось.