Гюнтер Фляйшман - По колено в крови. Откровения эсэсовца

Время от времени в госпиталь прибывали военные, проглядывали наши карточки и всех, кто считался фронтопригодным, увозили. Я, который вдоволь нахлебался госпитальной жизни, чуть ли не на коленях умолял офицеров вытащить меня отсюда, однако, даже мельком проглядев записи в моей карточки, они и слушать меня не пожелали.

В первых числах мая меня отрядили нести караульную службу в деревне Гусвек, и я, впервые за несколько месяцев надев каску и взяв в руки оружие, почувствовал себя другим человеком. Личный состав караула был набран из служащих СС, вермахта и люфтваффе — все из нашего госпиталя для выздоравливавших. Нас на автобусе довозили до места, где русские военнопленные занимались укладкой каменных мостовых и строительными работами.

Русские, как мне показалось, даже были рады заняться вполне мирным делом. Никакой враждебности в отношении нас я не заметил. По-моему, их вполне устраивало, что они находились не на передовой. Пока они корячились с камнями, мы стояли поодаль с винтовками на плече. Руководили работами местные поляки, так что нам оставалось наслаждаться пребыванием на свежем воздухе.

Каждое утро мы, сойдя с автобуса, наблюдали, как пленных приводили сюда под охраной СС. Иногда их привозили на грузовиках, а иногда пригоняли пешком. Потом кто-нибудь из наших унтер-офицеров подписывал соответствующий документ, после чего пленные на 8 часов переходили под нашу ответственность. В наши обязанности входило следить за тем, чтобы они не били баклуши и не сбежали. Двое русских пытались шутить с нами. Один из них был помоложе, коренастый бывший пехотинец, звали его Вячеслав, второй был постарше, звали его Юрик, бывший сержант Красной армии.

Однажды Вячеслав задал нам такой вопрос:

— А вы нас не пристрелите, если мы перекурим?

Нам было в высшей степени наплевать на то, курящие они или нет, лишь бы работа не стояла. Наш старший конвойный ответил:

— Нет, можете курить. Не пристрелим.

— Тогда угостите нас сигареткой, — попросил Юрик. Во время перерыва на обед мы разговорились. Надо

сказать, оба оказались довольно занятными людьми и меньше всего напоминали «недочеловеков» вопреки утверждениям нашей пропаганды. Нельзя сказать, что мы сдружились за эти несколько дней, но мне удалось узнать, что у обоих в Советском Союзе остались семьи, они рассказали нам о них.

Потом, когда наш старший выписался из госпиталя, на его должность назначили меня. И я позаимствованными из госпитальной столовой картофельными оладьями и хлебом потихоньку прикармливал Вячеслава и Юрика. Другие конвойные тоже следовали моему примеру. Еды в госпитале было вдоволь, бывало и не все доедалось, а пленных кормили весьма скудно.

В середине мая мы, прибыв, как обычно, на автобусе, стали дожидаться доставки наших пленных. Подъехал грузовик, но из кузова стали выбираться не русские военнопленные, а группа изможденных людей в арестантской одежде в сине-серую полоску с шестиконечной звездой на груди. Старший конвойный СС, который доставил пленных, передал мне, что они прибыли из лагеря в Треблинке и что я наделен полномочиями открывать по ним огонь в случае малейшего неповиновения или отказа работать, а также при попытке к бегству. Едва транспорт отбыл, как мы с нашими товарищами переглянулись. Одни были изумлены ничуть не меньше меня, другие же восприняли все как само собой разумеющееся, не выказав ни малейшего удивления.

И в течение нескольких следующих дней в мое распоряжение ежедневно поступало 14 человек заключенных концентрационного лагеря в Треблинке, причем каждый раз в группе было один-два новых человека. Я не находил объяснения тому, почему их постоянно заменяли, но вышло так, что к концу недели состав группы полностью обновился.

Не могу понять, почему мне тогда в связи с этим ничего не пришло в голову. Наш госпиталь для выздоравливающих раненых располагался в 20 километрах от Треблинки, и в мои обязанности входила охрана заключенных-евреев оттуда на период их использования на работах. Мне неизвестны случаи, чтобы заключенных ликвидировали где-нибудь по пути в лагерь по завершении рабочего дня. Мои товарищи конвоиры относились к заключенным-евреям точно так же, как и к военнопленным русским. Мы приносили им картофельные оладьи и хлеб. Мы не знали, что подобные вещи запрещены, но никто нам об этом не обмолвился.

Не знаю, какова была судьба заключенных, которых мне довелось охранять во время работ в Гусвеке. Надо сказать, я предпочитал не вступать с ними в контакт, поскольку они считались злейшими врагами рейха. Поневоле отбросишь в сторону личные предпочтения, если они идут вразрез с тем, что предписано тебе властными структурами. Но мои товарищи-охранники никогда не допускали жестокого отношения к заключенным-евреям, позволяя им отдыхать и не вмешиваясь в их работу.

В июне меня решили выписать, несмотря на то что мне пока что трудно было сгибаться и поднимать тяжести. Врачи сочли меня ограниченно фронтопригодным. Скорее, «тылопригодным». И вот 50 или 60 человек таких же, как я, посадили в автобусы и привезли на железнодорожную станцию Венгрув. Оттуда отправлялся состав, доставивший нас в запасной батальон в Плауэн, куда потом на двое суток ко мне приехали родители, поскольку теперь я служил на территории Германии.

20 июня 1943 года началась моя служба в запасном батальоне, где мы целыми днями занимались строевой и другой подготовкой. Нам было сказано, что большинство снова вернется на Восточный фронт. 3, 5, 6-й и 7-й полки СС отчаянно нуждались в пополнении личным составом. Я провел несколько недель с солдатами, которых собирались перебросить в Советский Союз, где предполагалось включить их в состав 5-го полка СС.

В августе дошла очередь и до меня. Но я получил назначение во 2-й полк связи, дислоцированный в Паде-Кале во Франции. Где по счастливому стечению обстоятельств служил и мой давний друг Фриц Крендл.

Я прибыл в Кале в середине августа. Мне было поручено заниматься перехватом радиосообщений противника, находившегося по ту сторону пролива Ла-Манш. Вторжение союзников было делом решенным, поэтому ОКХ и ОКВ считали, что главным пунктом высадки станет район Кале, поскольку именно в этом месте Ла-Манш наиболее узкий.

Странно было заниматься прослушиванием британских радиопередач. Я перехватывал сообщения, передаваемые Би-би-си для групп французского Сопротивления, речи Черчилля, массу хорошей музыки, но среди этой массы не было ничего, что хотя бы отдаленно указывало на возможность высадки союзников на побережье Франции.

Большинство солдат и офицеров 2-го полка СС составляли те, кто прошел Восточный фронт, личный состав продолжал возвращаться оттуда, и поговаривали о возвращении в Россию, как только в полку завершится пополнение личным составом и отдых.