Гюнтер Фляйшман - По колено в крови. Откровения эсэсовца

На четвертый день моего пребывания в боевом охранении Гейнц и Элуф вдруг забеспокоились по поводу отдаленного гула канонады.

— Ложись! — скомандовал я. — Артобстрел.

Уже несколько секунд спустя советские снаряды взметнули вверх фонтаны земли вокруг нас. Элуф и Гейнц стали отходить в тыл.

— Куда? — рявкнул я.

— Куда-куда? В тыл! Куда еще? — выкрикнул в ответ Гейнц. — А ты чего ждешь? Кончится все, тогда вернемся!

Я не мог поверить, что они решились на такое, когда солдат расстреливали на месте за дезертирство и сажали за решетку за невыполнение приказа. Мне не раз довелось участвовать в боях, не раз оказываться на волосок от гибели, а в Боровиках получить тяжелое ранение. Но мне совершенно не улыбалось, чтобы меня вдобавок ко всему поставили к стенке за дезертирство. Прижавшись к земле в неглубоком окопе, я от души проклинал зажатую в руке винтовку К-98 — почему, почему у меня не было при себе автомата?! Гейнц и Элуф продолжали двигаться в тыл, я же оставался в самом пекле. Артподготовка русских продолжалась минут десять, потом, после непродолжительной передышки, противник вновь открыл огонь. Примерно через полчаса Гейнц с Элуфом вернулись.

— Чего это ты решил остаться здесь? — недоуменно спросил датчанин.

— Потому что это мой долг, — ответил я.

Меньше всего мне хотелось предстать в их глазах эдаким бесстрашным героем, но это на самом деле был мой долг солдата.

— В следующий раз давай отходи вместе с нами, — пробормотал Элуф. — Так-то спокойнее будет.

— Я решил остаться здесь и сражаться, если потребуется, — отшил его я.

— Ради тех, кто там? — Элуф многозначительно ткнул большим пальцем в сторону тыла, явно имея в виду наше офицерство. — А вот я решил больше не сражаться ради них, — презрительно бросил он. — Предпочитаю вовремя сделать ноги и остаться в живых.

Гейнц, слушавший нашу перебранку, закивал. Да, что-то не то происходило в 5-м полку СС, что-то здесь за время моего отсутствия изменилось. Боевой дух упал опасно низко, так недалеко и до открытого бунта. Такое свободомыслие в армии чревато бог знает чем, мелькнуло у меня в голове. Не в том смысле, что каждый решает за себя, именно так все и должно быть. Но твои решения не должны обернуться гибелью твоих товарищей.

— А как насчет того, чтобы сражаться ради твоих же товарищей? — не без язвительности спросил я.

В конце концов, именно Гейнц затронул эту тему во время нашей первой беседы.

— А ты? — вопросом на вопрос ответил Гейнц. — Ты остался здесь не ради нас с Элуфом. Мы как раз решили смыться и переждать. И звали тебя с собой. Почему же ты, в таком случае, думал только о себе? Где твое чувство солдатской солидарности? Оно тебе дороже? Или же для тебя куда важнее угодить нашим офицерам? — с нараставшим гневом спросил Гейнц.

Я ничего не ответил. Что я мог сказать? Мы долго-долго сидели молча, вдыхая пороховую гарь. Наше молчание нарушил вестовой, пробиравшийся мимо воронок.

— Не с вами этот чертов радист? — едва отдышавшись, сердито спросил он.

— Здесь он, — ответил я.

— Ты, что ли, радист? Давай бегом в тыл! Ты понадобился люфтваффе. Будешь направлять артогонь по удаленным батареям русских.

— Так где же твоя солдатская солидарность? — вновь спросил Гейнц. — Ты сейчас готов ради офицеров бросить нас здесь, разве не так? А ты нам здесь нужен, понимаешь, здесь!

— Вы и без меня спокойно сможете бегать в тыл, — отпарировал я.

— Ты просто выслуживаешься перед офицерами и партией, — подытожил Гейнц. — Можешь сваливать. И без тебя обойдемся!

Честно говоря, мне не хотелось больше оставаться здесь. И спорить с теми, кто потихоньку сходил с ума от постоянного напряжения. Собрав свои пожитки, я направился в тыл.

Тыл представлял собой сюрреалистическое зрелище, если сравнить его с тем, что творилось вокруг него. Мне приказали установить, подсоединить и обслуживать несколько раций для корректировки огня артиллерийских батарей, воздушной разведки люфтваффе, а также связи со службами снабжения, ведающими подвозом боеприпасов, горючего, словом, всего необходимого. Меня постоянно контролировал Дитц, хотя его визиты, как правило, сводились к тому, чтобы просто прошествовать мимо, махнув мне рукой или улыбнувшись. Два месяца — июль и август — наш полк так и проторчал на месте. Наши позиции здесь служили полосой обороны против возможного наступления русских с юго-запада, со стороны Ленгорки и Калиновки и с запада — со стороны Глазовского. Наступления германских войск всецело зависели от незащищенности района Черкасс на востоке, и наши оборонительные позиции являлись одним из трех бастионов, защищавших пути к нему.

Обстановка здесь была совершенно потрясающая — здесь зачастую происходили вещи, диаметрально противоположные, причем на самых разных уровнях. Время от времени наши офицеры ловили тех, кто просто шлялся без дела в тылу, вместо того чтобы стоять в боевом охранении поближе к передовой. Показательно было то, что солдаты испытывали настолько дикую боязнь передовой, что, не выдержав пребывания там, являлись в тыл в надежде, что их просто не заметят. Одних сурово наказывали, понижали в должности, звании и т.д., других подвергали аресту, но чаще всего просто чуть ли не пинками под зад гнали на передовую, награждая их самыми цветистыми эпитетами.

Еще я заметил, что господа офицеры имели в своем распоряжении все необходимое, в то время как рядовой состав не имел ничего. Для офицера всегда имелись наготове запасы горячей воды, хлеба, мяса, сыра, рыбы, кофе и даже вин. Одному Богу было известно, откуда в район боевых действий попадало вино, но оно все же попадало. Рядовой состав, не имевший возможности даже по-настоящему умыться, вынужден был довольствоваться скудевшими день ото дня рационами.

Я неплохо чувствовал себя в должности радиста, которую можно было сравнить с секретарской. В конце концов, разве я не заслужил более-менее приличной должности, проведя без малого два года в боях на Западном и Восточном фронтах? Разумеется, я тосковал по 2-му взводу, но иногда мне по службе приходилось отслеживать радиообмен между саперными взводами. И когда 2-й взвод отправлялся патрулировать какой-нибудь участок, я, дождавшись, чтобы вблизи не было никого из офицеров, сообщал по радио своему коллеге Краузе: «2-й взвод задачу выполнил. Вернуться в тыл». В большинстве случаев 2-й взвод никакой задачи выполнить просто не успевал, но я считал своим долгом лишний раз избавить их от опасности. Краузе мои передачи приводили в замешательство, но я всегда мог рассчитывать на сообразительного Крендла, да и на остальных бойцов взвода — если потребуется, ему все растолкуют как полагается.