Гюнтер Фляйшман - По колено в крови. Откровения эсэсовца

Весь 2-й взвод тут же собрался у злосчастной хаты, откуда валил дым. А я стоял, ломая голову над тем, отчего женщина решила предупредить меня. Приближавшиеся к ее дому Дальке, Фляйшер и Акерман вырвали меня из раздумий.

— Нет! — крикнул я и, перескочив через тела Абендрота и Троммлера, бросился к хате.

Больше всего я боялся, что мои ребята сочтут женщину за партизанку и, возложив на нее вину за взрыв, тут же пристрелят ее. Надо все объяснить им!

Но Дальке, Фляйшер и Акерман уже входили к ней в хату, когда я нагнал их. Заглянув внутрь, я никого не обнаружил.

— Где она? — требовательно спросил я. — Что вы с ней сделали?

— О ком ты? — изумился Дальке. — Вообще, что с тобой творится, радист?

— О женщине! — провизжал я в ответ. — Куда вы ее дели?

Они смотрели меня как на буйнопомешанного.

— Что за женщина? — не понимал Дальке. — Да не было здесь никакой женщины!

Но я все равно почему-то не верил им. Нет, они явно что-то скрывают. Поскольку выстрелов я не слышал, они наверняка прикончили ее кинжалами или штыками. Но на полу ни крови, ни тем более ее тела не было. Подойдя к столу, я убедился, что он пуст, — ни бумаги, ни чернильницы, ни ручки. Только окаменевший свечной огарок, который уже бог знает сколько не зажигали. Я понимал, что такого быть не может. Оглядевшись вокруг, я не обнаружил и стула, на котором сидела эта странная женщина, а отпечатавшиеся на земляном полуследы могли принадлежать только нам. Нет, все равно такого быть не могло! Я ведь видел ее, она говорила со мной. И тут я похолодел — только сейчас до меня дошло, что женщина из глухой деревни в предгорьях Кавказа обратилась ко мне по-немецки, причем без акцента. Я до сих пор не могу понять, что это было — галлюцинация или же добрый ангел снизошел на землю предостеречь меня.

Доложив по рации, что деревня пуста, я вызвал солдат санитарной роты и саперов. Херринг чуть не хлопнулся в обморок при виде останков Абендрота и Троммлера. Губерт только недавно прибыл к нам в полк с пополнением. И надо же — погибнуть при первой операции!

Алум, положив мне руку на плечо, заставил меня уступить дорогу врачам и санитарам. Когда в деревню входили наши пехотинцы и несколько вездеходов, наш взвод уже собрался уходить. Я услышал, как крикнул Кюндер:

— Что? Еще двое убитых? Боже мой, радист, да вы мне так всех прикончите! Быстрее, чем русские!

Я попытался высмотреть гауптштурмфюрера и тут же почувствовал на плече железную хватку Алума, тот вмиг сообразил, что я сейчас в таком состоянии, что вполне могу наломать дров. Поэтому мой товарищ и удержал меня. Кюндер! Да что он понимает, этот Кюндер? Разве по моей вине в моем взводе столько убитых? Нет, я готов был взять на себя часть ответственности, но не я ведь отдавал заведомо идиотские или садистские приказы. И, будучи на войне, пытаться свалить на кого-то одного вину за погибших — дело заведомо тухлое. Я понимал, что у меня молоко на губах не обсохло, чтобы вникнуть в хитросплетения структуры профессиональной армии. Я не сомневался, что Кюндеру был необходим «стрелочник», на кого с легкостью можно было списать погибших бойцов взвода, а самому оставаться при этом чистеньким. Я никогда не питал симпатии к Кюндеру и даже сейчас не собираюсь опровергать это. Мне кажется, на совести Кюндера не один десяток погибших из нашей роты, в том числе из нашего взвода. И, может быть, потому, чтобы не сбрендить окончательно, ему был необходим тот, на кого с легкостью можно было бы свалить все потери. Кюндер был вынужден признать, что принимаемые им решения обрекли на смерть сотни людей. Готов признать, что мой незрелый подход к тактическим и другим вопросам также мог стоить жизни кое-кому из моего взвода. И осознание этого до сих пор не дает мне покоя. Именно поэтому я не могу простить себе того, что вернулся с той войны живым.

Взобравшись на кузов «Опель Блица», мы продолжили наступать на Грозный. Перед тем как отправиться, мне необходимо было выбрать для себя двух новых стрелков, однако я не торопился с этим — кто знает, может, и им суждено будет погибнуть под моим началом. По пути нам повстречалась колонна войскового подвоза, мы остановились, и пока мы разбирали запоздавшую почту, появился Дитц.

— Вы уже подобрали замену? — первым делом спросил он.

Оберштурмфюрер задал этот вопрос вполне корректным тоном, но я чувствовал, что ему трудно спрашивать меня об этом, но — ничего не поделаешь — он тоже должен выполнять служебные обязанности.

— У нас двое убитых, — доложил я.

— Я знаю, — ответил Дитц. — Но в связи с острой нехваткой личного состава мы не можем предоставить вам двоих человек на замену. Только одного.

Алум с Дальке всем своим видом продемонстрировали недовольство. Меня эта новость тоже не вдохновила. Ведь нашим взводом постоянно затыкали дыры. И на одного че-ловека меньше во взводе означало меньше возможностей для защиты каждого из нас и, соответственно, больший риск. Я хотел возразить, но тут Дитц перебил меня.

— Так что, роттенфюрер, вам один человек на замену. Один.

Я лишь мрачно кивнул в ответ, хотя такое решение явно не удовлетворяло меня.

Из резервного батальона я выбрал рядового Эрхарда Шраубера. Выбрал я его совершенно произвольно, даже не поинтересовавшись его умениями и навыками. Я устал, бесконечно подбирая замену, что-то в последнее время слишком часто я стал этим заниматься. Выживание приняло характер азартной игры с шансами пятьдесят на пятьдесят. Поскольку кого угодно из нас когда угодно могли убить и убивали, выбор замены превратился в рутину. Какие тут могут быть эмоции? Ну, этот. Или тот. Или вон тот — какая разница? Навыки? Обстрелянный? Необстрелянный? Ерунда все это.

Шраубер, едва забравшись в кузов грузовика, тут же стал выспрашивать: дескать, сколько взвод действует в данном составе, в каких операциях участвовал и так далее. Ответом ему было молчание. Нет, мы не собирались показаться ему черствыми или озлобленными. Нам осточертело отвечать на подобные вопросы.

Ехали мы весь день, а к вечеру остановились для заправки горючим. Рота войскового подвоза отбыла на северо-запад, а мы — на восток. Глубокой ночью до нас донесся знакомый, ни с чем не сравнимый вой реактивных снарядов.

— Опять проклятущие «катюши»! — крикнул кто-то из сидевших в грузовике.

Водитель «Опель Блица» резко затормозил, машину занесло, потом она на что-то напоролась. Нас швырнуло вперед, снаряжение повалилось на пол кузова. Раздавались противоречивые команды — одни приказывали срочно покинуть машины, другие — оставаться в кузовах. Спрыгнув на землю, мы в сполохах разрывов снарядов «катюш» попытались понять, что происходит. Солдаты разбегались кто куда, беспорядочно метались наши танки, вездеходы и грузовики.