Гюнтер Фляйшман - По колено в крови. Откровения эсэсовца

— 2-й взвод, вам предстоит выдвинуться вместе с вот этим минометным расчетом на 800 метров до деревни. После этого вы подойдете на 50 метров к деревне и будете направлять огонь расчета по русским танкам, пехоте, словом, по любым целям, которые заметите.

Покинув командно-наблюдательный пункт, мы вместе с минометчиками направились в тыл. Там они собрали вооружение и обменялись с нами смущенными взглядами.

— И каких только способов отправить тебя на тот свет не изобретают! — пробормотал Алум.

Мы поняли, что он имеет в виду. Наши минометы были бессильны против русских танков. С их помощью вполне можно было поджечь парочку грузовиков, вывести из строя несколько солдат противника, но всего один залп — и русские тут же отыщут способ подавить минометный огонь. А заодно и в полном составе прикончить 2-й взвод.

Минометчики что-то объясняли нам, но их никто не слушал. Мы все уставились на поле, которое предстояло преодолеть, чтобы добраться туда, куда было приказано.

— И надо же, никакого прикрытия — сплошное голое поле, — констатировал Алум.

Он мог бы этого не говорить — все и так понимали.

Я как раз надевал на спину «Петрике», поэтому был исключен из разговора. Будто проведенные в госпиталях месяцы отдалили меня от взвода. Мне уже не раз приходилось наблюдать подобную картину, когда кто-нибудь получал серьезное ранение и отсутствовал по нескольку месяцев в подразделении. По возвращении приходилось как бы вновь вживаться в коллектив. Мне это всегда не нравилось. Как не нравилось и то, что Крендл запросто, будто с закадычными друзьями-приятелями, общался с Флейшером, АбендротомДроммлером иАкерманом. Чему было удивляться — за эти месяцы он успел узнать их и подружиться. Меня же это задевало.

Мы осторожно стали переходить поле. Минометчики отстали, дойдя до места, где должна была располагаться их позиция. Когда до села оставалось не более 50 метров, мы уселись на прошлогоднюю засохшую степную траву. Пошел снег. Алум, приставив к глазам бинокль, долго-долго изучал деревню. Куда дольше, чем это обычно бывает в подобных случаях.

— Что ты там увидел такого? — нетерпеливо спросил Дальке.

— Вообще ничего, как я посмотрю, — ответил Алум, передавая бинокль Дальке.

— Есть там кто-нибудь около этих хат? — поинтересовался Абендрот.

— Прошлогодний бурьян, — ответил Дальке. — Похоже, жители убрались из этой деревеньки.

И тут все повернулись ко мне. Поняв, что от меня требуется, я связался со штабом.

— Войти в деревню и проверить, потом доложить, — распорядился Кюндер.

— Ты уверен, что там на самом деле никого? — допытывался Абендрот.

— Не могу же видеть сквозь стены, идиот! — раздраженно бросил Алум.

Меня не покидало чувство отстраненности от взвода, посему я решил взять в свои руки бразды правления.

— Подвое, — приказал я. — Приготовить оружие. И быть наготове.

— Нас же девять человек, — возразил Крендл. — Каким образом нам разбиться на двойки?

У меня не было желания увязать в бесплодных спорах, в особенности сейчас. Вогнав патрон в патронник моей винтовки К-98, я поделил взвод на четыре двойки и сделал знак следовать за мной.

Не знаю почему, но я сразу поверил в то, что жители деревни на самом деле покинули ее. Я ощущал такую уверенность и бесстрашие, как никогда прежде перед рискованной операцией. Если бойцы моего взвода передвигались, скорчившись в три погибели, чуть ли не ползком, то я шагал во весь рост.

Первая хата находилась в полуразрушенном состоянии — дыры в стенах, вместо крыши клочки соломы, ставни сорваны с петель. Приближаясь к врагу, всегда ощущаешь напряженность и готовность к действию. Наверное, это можно назвать предчувствием, вряд ли тут подберешь более точное определение. Так вот, пока мы приближались к этой полуразвалившейся хатенке, никакие предчувствия меня не одолевали. Не могли люди жить в такой халупе, не могли.

Заметив приоткрытую дверь, я подошел поближе, и тут в моих ушах явственно прозвучал предостерегающий голос герра Шульмана. Я прекрасно понимал, что старый телеграфист из Магдебурга не мог находиться здесь, в этой Богом забытой русской деревне, но я все же обернулся посмотреть, кто бы это мог позвать меня. И никого не увидел. Вообще никого. Я был один — ни моего взвода, ни минометчиков — все вдруг куда-то подевались.

Просунув ствол винтовки в дверь, я осторожно распахнул ее. В хате было пусто — ни мебели, ни утвари, ничего. Тишина, да специфический запах земляного пола. И тут я внезапно со всей ясностью понял, что все это бред, плод больного воображения. Ну разве тот, кто обитает в таких условиях, может представлять угрозу для Германии и ее интересов?!

Когда я, выйдя из хаты, собрался повернуть налево и обследовать другую, уже вовсю валил снег. Я не слышал ни голосов моих товарищей, ни скрипа их сапог по снегу. Я еще не мог оправиться после этого странного предостережения герра Шульмана.

И вторая хата была почти неотличима от первой — та же приоткрытая дверь, та же разруха. Но, толкнув дверь и отпрянув предосторожности ради, я убедился, что этот дом обитаем. Упершись локтем в притолоку, я сообразил, что лучше все же смотреть в оба и держать палец на спусковом крючке. И тут же понял, что раздумываю что-то слишком долго для фронтового солдата, привыкшего к всяким неожиданностям. Потому что я оказался отдан на милость врага.

Я не стал стрелять, не стреляли и в меня. Неудобно было поднимать винтовку, целиться и палить — слишком уж неудобной была моя поза, к тому же я не сомневался, что я на мушке у противника. Меня пронзила мысль: сдаться! и я едва удержался оттого, чтобы не швырнуть наземь винтовку и каску. От охватившего меня ужаса я едва устоял на ногах.

Я не сразу понял, что это никакой не русский солдат, что за деревянным столом спокойно сидит простая деревенская женщина, довольно пожилая. Она смотрела на меня, улыбаясь сочувственно и смущенно, как бы вымаливая у меня прощение за то, что невольно напугала меня. Из стоявшей на столе чернильницы торчала ручка с пером, тут же были разложены листки странной, напоминавшей, скорее, пергамент темной бумаги. Женщина писала письма.

— Не входите в хату рядом, — тихо произнесла она.

Я кивнул и, почему-то попятившись, вышел из дома. Я чувствовал, что мне крупно повезло — слава богу, я был жив.

Издали следующая хата выглядела вполне прилично — захлопнутые ставни на окнах, плотно закрытая дверь. И хотя ничего подозрительно я не заметил, еще полностью не оправившись от ощущения, что ты на мушке у противника, все же осторожно обошел хату, миновал колодец, и тут до меня донесся голос Троммлера:

— А вот и Кагер!

Услышав своего товарища, я почувствовал облегчение. Они с Абендротом стояли перед той самой хатой, о которой меня предупреждала женщина. Прежде чем я успел предупредить их, Абендрот распахнул дверь, и тут же грохнул взрыв. Изувеченное осколками тело Троммлера, отлетев на несколько метров, тут же распалось надвое — взрывом его буквально перекроило напополам.