Игорь Шелест - С крыла на крыло

Я вспоминаю разбитую в щепы выдвижную доску письменного стола. Директор раскроил кулаком в один из первых дней нашего приезда на его завод.

Но шло время. Поступали агрегаты. Контуры системы проявлялись в металле. Потом отладка, сдаточные полеты... И вот настал день: "Все! Выполнено задание правительства".

Мы говорили по телефону с министром, просили отметить на заводе тех, кто очень старался, чтобы все построить...

Затем простились с директором куда теплее, чем познакомились. Он не скрывал от нас улыбки.

И наконец, отправились по цехам: прощались с новыми друзьями так, будто они все это соорудили для нас лично и мы можем захватить все эти самолеты к себе домой.

Теперь оставалось немного: возвратить звания главных конструкторов, будто бы взятые "напрокат". Вместе с отчетом о войсковых испытаниях.

Мы верили, что они пройдут успешно, и не ошиблись.

Где-то в средине пятидесятых годов мне подвернулась коротенькая работа. Чиркнула, осветила что-то нужное и отлетела в сторону.

Таких заданий случается у нас немало. Мелькают, как вагоны, а память о них - полустанок. Промчались, похожие и разные, и превратились в точку.

Словом, не вспомнил бы я этот полет, не будь он связан с именем человека, которого забыть нельзя.

Память о Сергее Павловиче Королеве выльется в бронзу памятников на других планетах!..

Тогда же, собираясь в этот скромный полет, мы называли только две буквы: С и П - задание "СП".

У воздушного корабля с позывными № 5707 беспрестанно находятся люди. Как будто не уходят спать: снуют диспетчеры, снуют электрокары; дымят, гудят заправщики, автомобили.

Задание "СП".

Рабочий день окончился, а мы только собираемся в полет. Предстоит сбрасывать какой-то спецконтейнер.

Если бы не "СП" - сказали бы: "Так невозможно!"

Да, невозможно... Только не для "СП".

Под брюхом самолета раскрыты створки люков. Люди внутри огромной ниши. Из-под створок вижу пыльные ботинки, брюки, комбинезоны, сапоги - нас много. Идет последняя проверка.

Интересуюсь, как дела. И тоже лезу, согнувшись, в чрево. Парашют уже на мне и подбивает под колени. От яркого солнца - в сумраке брюха глаза не сразу различают лица и предметы. Здесь просторно, как в длинном коридоре. Вижу: люди вокруг огромного корыта. Это песок для пробных сбросов.

Сам контейнер висит над головами по центру: круглый, зеленый и тупой, весом в четыре с половиной тонны. Все вместе с парашютом. А парашют - как в песне: "Мы такого не видали никогда!" Чуть меньше четверти гектара...

Евгений Иванович, наш ведущий от КБ, увидел, что я готов к полету, говорит:

- Ну, друзья, кажется, надо кончать, - и ко мне: - Все прозвонили еще раз: замки исправны, сигнализация в порядке - трижды имитировали сброс. Теперь за вами; помните указания "СП": главное - скорость - не превышайте двести десять километров!.. А высоту - не выше тысячи...

Я сказал:

- Да, знаю.

А сам подумал: "Не густо. На посадку иду на двести сорок... Планирую на триста!"

Женя Жарков, бортинженер, будто угадал мои мысли, усмехнулся:

- Бабушка писала внуку в летную школу: "Летай, касатик, пониже и потише!" Совет дала старушка, как скорей убиться. На самых что ни на есть срывных режимах...

Я покривился. Вообще-то говоря, он прав. Только шутить неуместно: нам сейчас лететь.

В авиации нет ничего глупее старания летать как можно медленней, на небольшой высоте. Здесь у самолета одно стремление - скорей отправиться на переплавку.

Евгений Иванович отрубил:

- Ну, хватит зубоскалить!

У Евгения Ивановича, как мне всегда казалось, лицо убежденного скептика. Желая меня подбодрить, он изобразил какую-то трагическую гримасу, напоминающую, может быть, улыбку. Как видно, думая: "Все мы под богом", - он сказал:

- Тут, как я понимаю, все в этом треклятом парашюте величиной с картофельное поле... Чтоб его не разорвало!..

Я задал ему только один вопрос:

- А не может купол раскрыться прямо здесь, в отсеке, когда контейнер еще не сброшен? - И сам подумал: "Это было бы очень неприятно - тогда нас туго спеленает".

- Никак! - Евгений Иванович убеждать стал: - Вот смотрите...

Я внимательно выслушал.

- Ладно, - говорю бортинженеру, - давайте собираться.

- Всех попрошу на воздух! - гаркнул Женя Жарков. - Буду закрывать люки, прищемлю носы!

Я оглянулся - уже никого, как в киносказке.

Вечереет. Небо ясное. В воздухе и впрямь очень тихо. У нас говорят: летим, как в молоке плывем. Не шелохнет.

Под нами двухкилометровая просека точным квадратом в массиве леса. Посредине - известкой намалеван круг метров сто пятьдесят в диаметре. Вот туда нам и швырять.

Штурман говорит:

- Командир, будем заходить по диагонали, курсом 340 градусов, заходите подальше.

"Разумеется, подальше", - думаю. Но "подкрадываться" к цели за двадцать километров, выдерживая посадочную скорость, было бы безумием. Свалишься - двух мнений нет.

Один есть вариант: приближаясь, медленно гасить скорость так, чтобы она стала минимальной в последний момент сброса, а самолет еще держался. Тут сброс - и двигатели на полный режим. Только так, пожалуй, можно не разорвать парашют - это чудовище портняжного искусства, и не рухнуть самим.

И вот мы "подползаем" к границе просеки. Давно открыты люки. "Распушились" закрылки нашего крыла, как на посадку. Но спрятаны шасси. Я шевелю секторами газа, поддерживая высоту. Стрелка высотомера стоит на тысяче. А скорость... Даже не верится, так непривычно: двести пять!..

Корабль трясется, словно в страхе, вздрагивает.

Все на борту молчат. Притихли как мыши. И я тоже. Одним глазом - на горизонт, другим - на скорость... Медленно перебирает четки стрелка секундомера.

Если бы не раскачивать машину. А тут эти команды штурмана. Понимаю - он хочет в круг попасть. Уперся в прицел, ему ни черта не видно по сторонам. Бубнит себе:

- Два градуса влево... так... еще один... так держать... О! Три вправо... еще два... так держать!..

"Держу, держу, черт побери!" И так довольно долго. Я заметил: если очень ждешь - машина, как назло, трясется, качается, но вперед не торопится. А тут еще эта диктовка штурмана. Приходится "раздразнивать" корабль педалями, уточняя курс.

Если самолет висит вот так, задравши нос, будто весь на твоих руках, сжимающих штурвал, он страсть не любит этих шевелений носом...

Но... подходим.

Уже круг цели закатился вниз, под обрез приборной доски. Теперь я только жду и по капельке, себе в запас, выкрадываю у циферблата скорость. Думаю: "Надо на всякий случай... Вдруг ошиблись в расчетах..."

Двести! Другой раз так бы и заорал: "Смотрите, вот скорость двести, а машина летит!" Крикнул бы... Только боюсь ее спугнуть.

Теперь мы - всего нас восемь на борту - словно шагаем по канату. Баланс на мне. Я занят, отвлечен, и волноваться некогда.