Игорь Шелест - С крыла на крыло

Я долго сижу в кабине и постепенно прихожу в себя от бешеной работы. Наконец доходит до сознания другая сторона дела.

"Что теперь будет? Налицо летное происшествие - посадка без горючего..."

Представляются всякие кары и самое страшное: на время отстранят от полетов.

Настроение падает. Светлое впечатление от удачно выполненной посадки в очень сложных условиях сменяется тоской и тревогой.

"Да, тут несдобровать! Долетались мы с Вартаном!.."

Я вылез из кабины, освободился от парашюта, положил его на сиденье, прошел несколько шагов, разминая ноги.

Вдали показался стартер-грузовик. Он направлялся ко мне. В открытое окно виден Иван Фролович; в кузове механик Авданкин. Они остановились у самолета.

Козлов вышел, быстрым взглядом окинул самолет и повернул ко мне красное, сердитое лицо.

- Без горючего сел, Шелест? - спросил он. В тоне его незаметно ничего утешительного.

- Да, я замерил перед площадкой, Иван Фролович, литров семьдесят оставалось...

- Мерил, мерил... Думать надо. Посмотрим, как ты мерил. Авданкин, замерь, сколько у него осталось, отконтри кран! - И опять ко мне: - Ну, рассказывай, "испытатель", как это летал так?

Я начал по порядку, и мы отошли от самолета. К концу моего доклада Авданкин подал бутылку с остатками бензина. Это все, что ему удалось нацедить из машины.

- Так где остановился мотор?

Мужество меня покинуло, и я согрешил.

- Уже на планировании, - сказал я, - при заходе на посадку, Иван Фролович.

Козлов долго и резко меня отчитывал, и я чувствовал себя снова учеником.

Да, я знал, что виноват: увлекся, допустил, вернее, чуть не допустил непоправимую ошибку. Не будь этого "чуть", случись это не над аэродромом, а над городом, лесом... Что было бы тогда?

Нет нужды говорить, что на этом наши полеты по уплотненному графику закончились. И Сагинову этот случай надолго запомнился.

Впоследствии в испытательной работе у меня еще случались вынужденные посадки с остановившимся двигателем, но то другое дело.

А вот посадки без горючего никогда больше не было. Такую ошибку по неопытности я допустил одну. И сейчас воспоминание о ней приводит меня в смущение. К счастью, все окончилось благополучно. Здесь помогла мне случайность, везение и - пожалуй, еще больше - опыт полетов на планерах.

К лету сорокового года планер "Рот Фронт-7" с автоматикой Фищука был, наконец, готов к полетам.

Как только спускаются сумерки, мы выводим свою технику на старт. Давно засветились огни в окнах, горят фонари вдоль взлетной полосы, но мы все еще медлим - ждем "ночки потемней".

Наконец с границы аэродрома бежит в небо вертикальный луч прожектора. Иногда он упирается в кромку облаков, образуя на них яркое белое пятно, но чаще светлый столб уходит в бесконечность и пропадает на фоне ярких звезд и белизны Млечного Пути.

- Ну, пора! - говорит изобретатель, помогая мне усаживаться в кабине планера.

Самолет-буксировщик подрулил еще засветло и теперь стоит темным, еле заметным силуэтом. Вот зажглись бортовые огни: зеленый справа, красный слева, на хвосте белый. Значит, пилот уже в кабине.

"Сцепщик" мигает из кабины фонарем, показывая мне готовность. Сигналю ему в ответ и ощущаю плавное движение планера по траве. Наш воздушный поезд уходит в темноту ночи.

Зрелище почти фантастической красоты можно наблюдать в ночном полете. Впереди мчится чуть освещенная синими мерцающими огоньками выхлопных газов черная птица. Она увлекает меня за собой. Троса, связывающего нас с самолетом, я не вижу. Держу свой планер так, чтобы он шел чуть выше самолета, иду почти ему в хвост, и планер не ощущает никаких рывков. Полет проходит плавно, спокойно.

Ночью почти всегда в воздухе спокойней, чем днем. Отдыхает стихия после дневной суматохи.

Постепенно высота увеличивается. Мы делаем большой круг над аэродромом. И хотя невозможно, идя на буксире, отвлечься от управления даже на секунду, чтобы не допустить рывка, все же успеваю рассмотреть освещенную Москву. Красавица столица сверкает миллиардами электрических огней; над ней ореолом дымка ночного неба.

Разворачиваемся на испытательный маршрут, и Москва остается позади. Вскоре замигали огни на самолете: требуют моей отцепки.

Я жму на рычаг и чувствую, как планер получает свободу. На фосфоресцирующей шкале высотомера стрелка показывает 1500 метров. Иду вперед, на прожекторы. Придерживаю слегка управление - слышу биение пульса автоматики, я включил "адскую" машину и теперь жду.

Острый луч прожектора прорезает небо, настороженно смотрю на него: это ключ к тайне Фищука; в нем сила, которая должна заменить глаза, руки человека. Посмотрим!

Попадаю в первый сноп луча и вдруг ощущаю резкое стремление машины клюнуть вниз. Придержав ручку управления, выключаю автоматику и захожу еще раз.

На втором заходе все повторяется, но, войдя в крутое планирование, машина быстро проскочила луч и потеряла "инициативу". Поймав луч, телеуправление дало начальный импульс рулям, но поздно: луч оказался позади.

Планер, набрав скорость, стал выравниваться.

С этого полета начались бесконечные искания и мытарства в доводке аппаратуры, к которой я так и не был допущен. Фищук требовал от меня главным образом отчеты с подробным описанием всех замеченных явлений в полетах. Так он представлял себе творческое участие летчика в работе.

- Ну как? Видно, сработались с изобретателем? Вид у тебя бодрый, - сказал Иван Фролович, когда я вошел к нему в кабинет.

- Как совы: работаем по ночам, а днем спим. Фищуку куда ни шло, он привык.

- Новые результаты есть?

- Пока все на одном месте. Клюет и теряет... Пробуем по наклонному лучу - так получше.

- Как он?

- Нервничает, еще больше дергаются веки. Я ему как-то высказал мнение относительно обратной связи. Долго молчал, но согласился...

- Ну ладно. Хочу тебя направить еще к одному изобретателю.

- Вместо Фищука?

- Нет, по совместительству. - Козлов исподлобья посмотрел на меня и улыбнулся. Я молча ждал. - Ты слышал что-нибудь о воздушной подушке?

- Немного. Мой приятель спортсмен Павлов испытывал в тридцать пятом катер профессора Левкова, кажется, на Ладоге. Очень интересная конструкция: чаша, перевернутая вверх дном. Если в нее нагнетать воздух, то он будет стремиться приподнять чашу, вырываясь из-под краев, - изложил я то, что слышал от Павлова.

- Так. Вот и этот конструктор сделал нечто подобное, только для самолета. - Взглянув на часы, Козлов добавил: - С минуту на минуту он должен быть здесь. Подожди.

За моей спиной скрипнула дверь, и кто-то спросил:

- Разрешите?

- Входите, как раз ждем вас, - ответил Иван Фролович.

Вошел худощавый молодой человек, черноволосый. Очки в толстой оправе придавали ему ученый вид. Он приветливо поздоровался с Козловым.