Игорь Шелест - С крыла на крыло

Высота три тысячи - и пожар! Тут делать нечего! "Надо прыгать да пошевеливаться..."

Он и не заметил, когда вывел самолет из виража. Кабина наполнилась едким дымом, а в голове только одна мысль: "Торопись! Не жди! Близок взрыв баков!.." - И он старался. Но удивительно странно воспринималось все вокруг: словно во сне, медленно и вяло. Не торопясь ползет огонь по борту, лениво влезает в кабину дым. Летчик не слышит ни шума машины, ни ураганного ветра. В теле удивительная легкость, и руки будто плывут, снимая с плеч ремни и открывая фонарь.

Опираясь руками на борт, Николай взглянул еще себе на плечи (не зацепились ли за что-нибудь лямки парашюта) и, согнувшись весь в комок, перевалился за борт - прочь от огня... Еще не оттолкнувшись ногами, увидел совсем рядом стабилизатор машины и успел инстинктивно прикрыть голову рукой, почти не почувствовав скользящего удара.

Открыв парашют и немного успокоившись, стал искать глазами горящий самолет. Заметил его как раз в момент падения. Взметнулось огромное, черное, перемешанное с космами огня облако; разбрызгалось вмиг по снегу горящей кляксой. На глазах снег вокруг стал чернеть.

Парашют несет его над редким лесом. Все ближе и ближе к земле - она заметней бежит к ногам. Уже совсем близко... Ух!.. - и летчик по пояс зарылся в снег на лесной прогалине.

Первое, что нужно сделать, - это усмирить надуваемый ветром парашют - тот так и стремится вырвать летчика из снега. Потянув за стропы, он осадил парашют, потом связал шелк в узел.

Только теперь, освободившись, подумал: "Трудненько будет выбраться, снег глубок, а до ближайшего поселка километров пять, не меньше".

Николай не торопился. Это было уж ни к чему, он отдыхал от перенапряжения трудных минут. Зарытый наполовину в снег, вдруг ощутил такую слабость, будто только что встал после болезни. Попробовал сделать несколько шагов, но, обессилев, сел в снег.

Сколько прошло времени, он не знал, должно быть, немного. За лесом был виден черный дым. Смотря вдаль, Николай увидел, как из леса показалась лошадь в санной упряжке; можно было различить возницу и рядом двух лыжников; они отделились и пошли вперед. "В телогрейках и ушанках, похоже, солдаты... Так и есть, они", - решил Николай.

- Как вы, товарищ летчик... не подломались? - раскрасневшиеся парни почти одновременно бросились к нему, протягивая руки. Николай, опираясь, встал, попытался шагнуть, но унты снова провалились в снег.

- Нормально, - ответил Николай, смущенно улыбаясь, и добавил: - Ноги, руки целы, голова на месте.

- Мы всей батареей смотрели, как вы кувыркались, - начал один из солдат, чуть постарше (ему, видно, страсть хотелось рассказать, как было). Красиво! Дыба - наш ефрейтор - орет: "Что уставились, пилотаж не видели?.. Айда на лыжах в обоз за хлебом!.." Мы с Николаем - враз на лыжи.

- Вот и познакомились, - сказал Адамович, - меня тоже Николаем зовут, а вас как?

- Василием... Только мы шагов сто отошли, как Дыба заорал, будто команду в атаку дает: "Горит!.. Падает!.." Глянули вверх - только черный хвост за самолетом, и хлоп за лес. Гул, как от далекого снаряда... Тут и вы - на парашюте, тянет ветром к лесу. "Отставить обоз! - крикнул Дыба. - Пролыгин, Шишов! К летчику на помощь! Живо напрямую!.."

Когда они садились в сани, один из бойцов заметил:

- Товарищ летчик, в шлеме у вас дырка.

Только теперь Николай ощутил в голове боль. Расстегивая кожаный шлем, почувствовал боль в руке. Стянул перчатку, посмотрел на руку - незаметно, провел по голове - нащупал шишку. В шлеме и впрямь была дыра...

На железнодорожной станции Николай хотел отпустить бойцов.

- Спасибо, друзья, - сказал он. - Здесь недалеко. Сам доберусь.

- Проводим вас до места, - ответил Пролыгин и с заметным удовольствием взвалил на плечо белый тюк парашюта.

Подошел пригородный поезд. Люди стучат - нога об ногу, приплясывают в проходе. Поезд пока стоит. Где-то у двери звучит гармонь. Николай слышит и не слышит. В глазах все еще продолжает расплываться по снегу огненная клякса - то исчезая, то возникая вновь черным взрывом. В спину и ноги будто врезались лямки парашюта, запах тлеющей головешки словно проник и сюда, в вагон...

Сам он кажется себе каким-то сонным или спящим: вокруг него люди двигаются облегченно, вяло - звуки приглушены.

Гармонь и песня - далеко. Множество слов, что-то про пули и кровь, про сестрицу в белом халате.

Громыхнул сквозящий эшелон, и пение совсем утонуло. Разметался дым над теплушками, проскакивают низкие платформы со стволами зениток, ствол к стволу, будто обнявшись.

Эшелон пропал, и гармонь слышней... "И брошусь в атаку опять: за Одессу, за Львов, за Брест. Поклянусь: все верну тебе, Родина-мать!.."

Через две скамейки возбужденный женский говор: обсуждают горячо какое-то происшествие. "Трое были... все - на месте!.." "Так, - подумал Николай, - речь идет о падении самолета, и, как всегда, все видели, все знают".

"...Горел с самого неба... Поди, еще дымится, наши все туда побежали..."

- Летчик-то как?

- Вестимо как - враз, вместе с ним... ничего не осталось.

- Сказывают, один на парашюте в лес спустился. Никак не найдут.

- Вот тебе и судьба - и не на фронте, а враз!

Николай подумал: "Целых три - откуда взяли?" Солдаты, слушая, улыбались. Пролыгин хотел было вступить в разговор, пояснить, что летчик здесь, что он жив и здоров. Но Николай остановил его. Поезд тронулся.

Адамович со своими провожатыми прошел проходную института. Направляясь к штабу летной части, увидел у бытовки ангара возбужденных людей.

Взволнованные происшествием, все мы, летчики-испытатели, тоже высыпали сюда; мрачно говорили о пожаре в воздухе, ждали новостей. К месту падения ЛА-7 был послан ПО-2 и гусеничный вездеход с аварийной командой и врачом.

Все смотрели в сторону улетевшего биплана. Адамович подошел незамеченным почти вплотную. По сумрачным лицам ему нетрудно было понять, что здесь готовы к самым худшим новостям; возможно, о нем думают уже в прошлом.

Алексей Гринчик - наш ближайший начальник - Король, как мы его называли, был возбужден и очень расстроен, хотя и пытался скрыть это.

Столь неожиданное появление "погорельца" ошеломило нас. В первый момент мы просто не поверили глазам и все замерли.

Первым проявил свой темперамент Алексей.

- Король, ты?! - заорал он. Лицо его менялось на глазах. Гринчик пошел на него, растопырив ручищи, как медведь на дрессировщика, и сжал в своих объятиях.

- Качать его! - крикнул кто-то.

- Качать индуса! - подхватили голоса.

- Качать фанатика! - орал громче всех Гошка Эйнис. - Жив, чертушка! Да как же это ты?!.

Когда всплески радости чуть поутихли, Николай обратился к Гринчику:

- Леша, тут со мной два бойца - что за парни! Очень мне помогли. Надо бы их накормить получше.