Александр Поповский - Вдохновенные искатели

В такие минуты она думала об учителе, смелом в решениях, неутомимом в труде, человеке редкой энергии и силы – о Павловском. Писала ему письма, изливала свои чувства, жаловалась на свои неудачи и неизменно осуждала себя. Во всем она одна виновата, не всегда у нее достаточно твердости и сообразительности, ее преследуют неудачи там, где другим все дается легко. В ответ прибывали короткие письма, уснащенные завитушками, внешне изящные, строго деловые по содержанию. На первом месте в них сообщались его адреса, перечень пунктов остановок в пути и сроки пребывания в каждом. Дальше следовали указания, где он был и что делал в последние недели, кем из помощников остался доволен и кто, наоборот, его огорчил. О Петрищевой в его письмах говорилось немного: он крайне доволен ее последней работой, рад успехам помощницы и, говоря откровенно, другого не ждал от нее.

Несмотря на строго деловой тон, эти письма вливали в нее новые силы и наполняли сердце покоем… Хорошо бы вот сейчас, в эту трудную пору, встретиться с ним здесь, пройтись по полям, поведать ему все, что у нее в мыслях, и послушать его мнение и совет. Ученый, конечно, подсказал бы выход. Он взглянул бы на дело с другой стороны и нашел бы решение там, где она еще не видит его.

Учитель не любит связывать инициативы учеников, но и не слишком щадит их, когда удача не сопутствует им. «Вспоминайте обо мне, – говорит он, – в любую минуту, но забывайте, когда ищете путей из тупика». На заявление одного из помощников о своем бессилии полностью охватить тему и целиком ее осознать он с усмешкой напомнил ему из Анаксагора: «Ничего невозможно узнать полностью, ничему нельзя вполне научиться и ни в чем нельзя удостовериться, ибо чувства наши ограничены, разум слаб, а жизнь коротка. Каждый должен работать на всю мощность своих нервов и мышц, полагаясь на другого лишь в крайне тяжелую минуту…»

Таково его правило, но ей, Петрищевой, он никогда ни в чем не отказывал, всегда откликался на ее зов. Вот почему она с таким увлечением писала ему и с радостью встречала его письма.

Ученый в ту пору жил в Таджикистане, где работали отряды его экспедиции. Необходимость инструктировать многочисленные группы и отдельных помощников, расположенных нередко далеко друг от друга, отнимала у него все свободное время. Он жаловался в письмах, что хлопоты и заботы после отъезда из Ленинграда не только не кончились, но, наоборот, возросли. Надо бы подольше оставаться в отрядах, а он мечется по городам. Дел очень много, им не видно конца, и все же он надеется побывать у нее, встретиться в ближайшее время.

Из прежнего опыта и наблюдений Петрищева могла представить себе, что происходит в Таджикистане.

Приезд ученого, вероятно, не остался незамеченным для микробиологов и медиков столицы. Многие пожелали его повидать, с некоторыми он и сам был рад повстречаться. Любопытно узнать, что нового здесь, какие интересные идеи возникли. Нет ли важных перемен, оригинальных работ по паразитологии? Круг его интересов беспределен, велик, как страна, животный мир которой он изучает. Возможно, здесь удастся завербовать себе помощника, дать ему тему, а затем из Ленинграда им руководить. У молодого исследователя может оказаться готовая работа. В таком случае ученый захватит ее и напечатает в Ленинграде. К следующей встрече сотрудника, возможно, придется вызвать к себе и дать ему в лаборатории место. Если тема будет нужной для медицины, он свяжет его с клиницистами. Так со временем окрепнет еще одна связь, упрочится новая ячейка. Сколько их у него: в Средней Азии, в Сибири, на Дальнем Востоке, на юге, на севере! Некоторые из этих помощников давно знают его, они были его слушателями в Военно-медицинской академии. Он тогда оценил их способности и роздал им темы перед отъездом к месту их будущей службы. Годы крепко связали его с ними, они выросли и возмужали в науке. Многие живут в Средней Азии, – как не проведать старых знакомых, как не побывать у них?

Петрищева не обманывала себя: где ему вырваться из этого круга, вряд ли он доберется сюда.

Успокоенная его письмами и пожеланием удачи, она после зрелого размышления приступила к выполнению своего плана. С шестидесяти гектаров была спущена вода, знойное солнце благодетельным потоком обрушилось на рисовые поля, опаляя и выжигая заразу. Там, где личинки могли сохраниться – в зелени ли водорослей, в складках ли почвы, в чуть заметных скоплениях воды, – Петрищева набирала пробы земли, наполняла ими сосуды и заливала их водой. Уцелевшие личинки всплывали на поверхность, и тем самым решалось, наступило ли время обводнять поле или надо еще выжидать. Вновь заливаемый участок продолжал еще долго оставаться источником ее опасений и забот. Достаточно ли высохла земля? Не всплывут ли где-нибудь живые личинки, не уцелели ли куколки, не слишком ли рано обводнили участок?

Она обещала уничтожить здесь малярию и не ограничиться одними лишь рисовыми полями. Переносчики болезни плодятся в пойме реки Пянджа, и в крепостном рву, и в дренажной канаве, с ними ей тоже надо покончить. Никаких лазеек комару! И она обрабатывает парижской зеленью пойму реки, крепостной ров, дренажную канаву – с корнем вырывает зло.

Совершенно неожиданно Павловский вызвал ее в Душанбе. Пришлось оставить работу и самолетом отправиться к нему. Мало ли что могло случиться. Ученый знает, что она не может оставить участки, и без крайней нужды не стал бы ее вызывать. Бывало, правда, иной раз и по-другому, и случалось это с ним не раз, но отказаться от поездки все равно невозможно: Павловский не терпит отговорок и проволочек; по-военному точный и аккуратный, он требователен к себе и другим.

Предчувствия ее не обманули. Ученый, верный себе, прочитал в Душанбе несколько лекций на различные темы и поставил на очереди ее доклад.

– Мы не должны дожидаться, – сказал он помощнице, – когда наши материалы появятся в печати и на колесах доползут сюда. Нет смысла откладывать полезное дело, труд наш должен сегодня же служить медицине…

Она возвращалась из Душанбе довольная поездкой, ничуть не досадуя, что ее оторвали от дела. Беседы с Павловским вновь показали, как ей близки его творческие идеи, любовь к познанию природы и неутомимость в труде.

Между тем борьба на рисовых полях подходила к концу. После перерывов в орошении посевов и гибели личинок комаров стало меньше; старые генерации умирали, не оставляя потомства после себя. Снижались заболевания, а с этим и невыходы на работу. Измученные люди с облегчением вздохнули. Прошло еще два-три месяца, и стало возможным спать уже без полога, не опасаясь быть жестоко искусанными. Что же касается урожая этого года, то он нисколько не отличался от урожая других лет.