Николас Шэффнер - Блюдце, полное секретов. Одиссея «Пинк Флойд»

По мере того как продвигались съемки, все больше менялось отношение Боба Гелдофа к эпическому полотну, задуманному Уотерсом. Он признался, что «сильнейшее впечатление, которое произвела на меня «Стена», заставило меня заглянуть в такие глубины подсознания, которые обычно недоступны». Будущий «святой Боб» даже почувствовал, что потихоньку превращается «в злого маньяка, помешанного на мании величия».

Отождествление себя с Пинком позволило Гелдофу сыграть эту роль чрезвычайно убедительно, что особенно заметно в сценах в третьей четверти фильма, созданных под впечатлением жизни Сида Барретта. Хотя Боб никогда не встречался с Сидом, Джун Болан (которая хорошо его знала) отмечает достоверность перевоплощения Гелдофа: «Я была потрясена до глубины души. Он был так похож на Сида, что мне было просто трудно это вынести. Когда он смотрится в зеркало в ванной и сбривает волосы, у меня по щекам текли слезы, я вся застыла. Все это мне знакомо… Я так же переживала за Сида».

Гелдоф, позднее включивший «Arnold Layne» в концертный репертуар BOOMTOWN RATS, по-прежнему отказывался от исполнения одной из песен Роджера Уотерса в фильме. В итоге он согласился попробовать наложить свой голос на фоновую дорожку «In the Flesh» на 24-дорожечном магнитофоне в домашней студии Дейва Гилмора (в его загородном имении XVI века, которое Дейв купил у гитариста Элвина Ли (Alvin Lee), а позднее продал за 850 тысяч фунтов стерлингов). Для начала Гелдоф из озорства произнес неофашистский манифест Пинка с явным ирландским акцентом, «как у пьяного фермера на сельскохозяйственной выставке в Керри». Боб наслаждался «выражением ужаса, появившемся на лицах» Гилмора и звукоинженера Джеймса Гатри, однако, помучив их записью нескольких дублей, пропел все как следует. Как только он закончил запись, в мониторах загремел голос Гилмора: «Ах ты, сволочь!».

В фильме Гелдоф показан исполняющим «In The Flesh» перед толпой бритоголовых в лондонском New Horticultural Hall в сопровождении хора и духового оркестра плюс «Молоткастой гвардии» («Hammer Guard»), состоявшей из закаленных скинхэдов «Тилбери Скинз» (Tilbury Skins) из юго-восточного Лондона. Их униформа, придуманная Скарфом, с эмблемой из перекрещивающихся молотков, была настолько правдоподобна, что хозяева местного паба заметно побледнели, когда к ним ввалились пропустить пару-другую пива несколько гвардейцев в форме и сапогах. Бритоголовых из «Тилбери Скинз» использовали также для разгрома принадлежащего «пакам» кафе во время съемок эпизода для «Run Like Hell» — задание, которое они выполняли с превеликим удовольствием.

В подобные моменты Паркер сталкивался с интересным парадоксом: в предполагаемом заявлении ПРОТИВ фанатизма и насилия не только добровольные помощники воспринимали все уж слишком буквально, но ведь и зрители фильма могли отреагировать точно так же (тому же Скарфу тоже являлись «кошмары, в которых на улице мне встречались люди со взглядом тех, кто был сродни шагающим молоточкам»). Во время съемок сцены бунта на закрытом газовом заводе в Бектоне, позднее перестроенном в школу и уничтоженном в кульминационной точке «Another Brick In The Wall (Part 2)», скинам невозможно было вбить в голову, что их противники — всего лишь актеры, ЗАГРИМИРОВАННЫЕ под полицейских. Уличная драка, говорит Паркер, «похоже, продолжалась целую вечность уже после того, как я крикнул: «Стоп!». Одна группа панков так убедительно «исполнила» линчевание чернокожего Ромео и групповое изнасилование его белой подружки, что в итоге режиссер почувствовал острую необходимость вырезать большую часть этого материала из «Run Like Hell».

Все больше и больше материала Паркер был вынужден выбрасывать в корзину: за шестьдесят дней съемок было отснято шестьдесят часов фильма, которые, при содействии замечательного монтажера Джерри Хэмблинга (Gerry Hambling), нужно было свести к полутора часам экранного времени. Именно тогда Роджер Уотерс вернулся к активной деятельности, и трения между противоборствующими сторонами возобновились с прежней силой. «Фильм стал МОИМ, — вспоминает Паркер, — а потом вернулся Роджер, чтобы вновь им заняться, и мне пришлось с огромным трудом переломить себя, чтобы согласиться с тем, что это — сотрудничество».

В документальной ленте телевидения Би-Би-Си «Scarfe on Scarfe» ближайший помощник Уотерса нарисовал портрет «троих помешанных, запертых в одной комнате… Каждый из них пытается высказать свою точку зрения, опережая оппонента. Весь фильм стал из-за этого таким истеричным».

Имея свой собственный опыт общения с Уотерсом, Гилмор не собирался винить во всем Паркера. Один друг вспоминает, как он обратился к Роджеру со словами: «Послушай, тебе надо быть с ним пооткровенней и извиниться». Но Роджер не мог позволить никому собой командовать. Он (вместе с Дейвом Гилмором и Джеймсом Гатри) получил в полное свое распоряжение звуковую дорожку и с огромным трудом накладывал звук непосредственно с оригинальных мастер-тейпов ФЛОЙД , чтобы обеспечить высокое качество звучания.

После выхода фильма на большой экран многие кинокритики посчитали «The Wall», в лучшем случае, своеобразной самоиндульгенцией или самобичеванием его создателя, однако кассовые сборы побили все рекорды, и (после его выхода на видеокассете, добравшейся в рейтинге популярности до первого места) ФЛОЙД вернули свои вложенные в проект деньги. Как полнометражный музыкальный видеофильм на MTV лента, во многом, опередила свое время, блистая несколькими грандиозными сценами. Однако, как и у любого Другого музыкального видео, ценность саундтрэка резко снижалась, т.к. слушатели не могли свободно фантазировать и придумывать…

Спорные моменты «Стены» — вызывающая отвращение жалость Пинка к себе, его абсурдное важничанье — при воплощении на экране еще сильнее бросаются в глаза. Грубый символизм становится навязчивым: все эти черви, внутренности, колючая проволока, всепожирающие влагалища и кровь, кровь и еще раз кровь!

Пять лет спустя Уотерс сам вынес примечательно глубокомысленный и бесстрастный вердикт: «После того как все было сведено воедино, я просмотрел фильм целиком. До того я в течение трех недель занимался озвучиванием, бобина за бобиной. Каждая из них сама по себе казалась интересной, но когда я посмотрел все тринадцать катушек подряд, то почувствовал, что ленте не хватает подлинной динамичности. Фильм, похоже, начинал бить вас по голове в первые десять минут и продолжал бить до самого конца; плавных переходов там не было.

Но самая серьезная критика с моей стороны должна быть высказана — хотя я думаю, что Боб Гелдоф сыграл свою роль отлично, а Алан Паркер снял картину как настоящий мастер, — в адрес Пинка. Наконец я понял, в чем загвоздка: меня не интересовал этот персонаж, я не сопереживал ему ни капельки… Если вам наплевать на Пинка, то вам безразличны и его соображения о тоталитарной природе создания рок- идолов … или даже об отце, погибшем на фронте… Но если я иду в кино, а меня не трогает ни один персонаж фильма, то это — плохой фильм».