Леонард Гендлин - Перебирая старые блокноты

А Давид Ойстрах, Эмиль и Лиза Гилельс, Яков Зак и Самуил Фурер, Борис и Михаил Гольдштейн… А разве лучшие фильмы России, включая «Броненосец «Потемкин» С. Эйзенштейна не были сняты в бессмертном городе?

Без этого фона невозможно воссоздать литературный портрет Утесова, настоящая фамилия которого Васбейн. И за всю свою долгую жизнь Леонид Осипович не скрывал своей национальности. У него был настоящий еврейский дом, где неуклонно соблюдались традиции. За этим внимательно следила его жена Елена Осиповна Утесова, женщина умная, добрая, волевая, оказавшая благотворное влияние на жизнь артиста. О ней смело можно сказать, что именно она была режиссером его жизни, направляла его на преодоление многих соблазнов и трудностей его профессии, предостерегала от легкого успеха. Она сама была талантливой артисткой, но оставила работу в театре именно для того, чтобы создать все необходимые условия для развития таланта Леонида Осиповича Утесова, к которому относилась внутренне восторженно, а внешне — спокойно и строго. И может быть, именно своему другу и жене обязан Утесов многими лирическими чертами своего творчества — и тем, что неудержимая сила заставляла его браться порой за перо, чтобы излить свои чувства в стихах.

Эти стихи он писал для себя, нигде не публикуя; как писатель, он печатает только воспоминания и новеллы о своей родной и нежно любимой Одессе.

Лирика Утесова лишена какого бы то ни было пессимизма. Через всю свою жизнь он пронес южный темперамент одессита, способность острить, изображать все в лицах, втягивать собеседников в своеобразную игру. В особенности, когда он встречался со своими сверстниками-земляками.

Жизнь Утесова следует разделить на три этапа: театральный, эстрадно-музыкальный, кинематографический. Есть и четко обозначенная граница, о которой Утесов вспоминает с обычным для него юмором.

Наступил долгожданный вечер — 26 февраля 1928 года — зимний, холодный, вьюжный с ледяным, пронизывающим насквозь ветром и обжигающей метелью.

Назначена первая репетиция Tea-Джаза. Пора давать занавес, но музыканты исчезли, их нет на сцене. Лихорадочные поиски, нервная беготня. Оказывается, музыканты преспокойно расселись в оркестровой яме, убежденные, что оркестру место именно там.

Утесову пришлось объяснить, что Tea-Джаз — особый оркестр, что музыка и театрализация представления выступают здесь на равных правах, что музыканты отныне артисты театрализованного ансамбля и должны не только играть, но и выступать перед зрителями.

Так, согласно преданию, начался второй этап жизни Леонида Утесова на сцене.

В искусстве, однако, мы знаем не двух Утесовых, а одного.

Концерты Tea-Джаза под руководством и при участии Утесова всегда шли при переполненных залах. В репертуаре тех лет — фокстрот, «песни разных народов», тут и южноамериканская «Чакита», и грузинская «Где б ни скитался я», и «Волжские любовные страдания», те грустно-задорные страдания, в которых больше радоствого оптимизма, чем тоски. Концерт заканчивался песенкой «Пока», которая по существу, была призывом, ожиданием новой встречи.

Кроме песен исполнялись произведения чисто джазовой музыки, а также классической, например, «Золотой петушок» Римского-Кор-сакова в обработке для оркестра.

Пресса по-разному воспринимала концерты-спектакли Tea-Джаза, Помимо редких положительных рецензий, потоком на страницы газет и журналов хлынула брань и ругань, вот некоторые заголовки статей: «Джаз Утесова — это профанация музыки!», «Джаз Утесова — это проституция в музыке!», «Смерть Джазу!», «Утесова судить как уголовного преступника!».

Рапповцы все брали под сомнение, ко всему относились подозрительно. И к легкой и к симфонической музыке. «Нам ничего не нужно, — откровенничали они на диспутах и в печати, — ни лирического романса, ни песни, ни танцевальной музыки, ни юродствующего джаза. Что за инструмент саксофон? Выдумка американского кабака?»

Они не знали истории происхождения инструментов, в частности, саксофона, который получил свое имя вовсе не в американском кабаке. Изобрел его в 1840 году Адольф Сакс, принадлежащий к известной музыкальной семье, родоначальником которой был Ганс Сакс, представитель мейстерзингерства в Нюрнберге. Это ему Рихард Вагнер поставил вечный памятник оперой «Нюрнбергские мастера пения». Обвиняя саксофон в буржуазности, они не знали, что его применял Верди, что Глазунов задолго до появления джаза написал концерт для саксофона, что Адольфа Сакса поддерживал Берлиоз. И инструмент, который Сакс привез в Париж в единственном экземпляре, вскоре вошел во французские военные оркестры, а чуть позже и в симфонические, а сам Адольф Сакс стал профессором Парижской консерватории.

Музыкальность, органично присущая Утесову, проявлялась и на сцене драматического театра. Она была в особой пластичности актера, в песне, в характерном для него чувстве слова. В свою очередь комедийная и драматическая природа его таланта нашли потом естественное продолжение на музыкальной эстраде, с которой Утесов связывал большую часть своей артистической жизни.

Утесов в театре эстраден и на эстраде театрален. Он актер беспокойный, наделенный, как мы уже говорили, многими талантами.

Вспомним Утесова в театре.

Драма, комедия, миниатюра, оперетта, сатирические памфлеты…

Когда в юности он решил попытать счастья на сцене, первый вопрос, который был к нему обращен, звучал так:

— Петь умеете?

Он стал артистом оперетты. На нем безукоризненно сидел фрак. Сначала молодой артист играл лакеев.

В 1911 году Утесова пригласили на главные роли в Театр Миниатюр. Затем — Театр Сатиры, Мюзик-Холл, кинематограф.

Не из-за рекламной шумихи, а только из желания показать разнообразные актерские возможности, на его афише в 1926 году крупным шрифтом были выведены слова: «От трапеции до трагедии».

Л. О. Утесов исполнил на скрипке популярную пьесу; был достойным партнером в опереточном дуэте; танцуя, пел сатирические куплеты; с знаменитым драматическим артистом Кондратом Яковлевым сыграл труднейшую сцену из романа Достоевского «Преступление и наказание» и закончил этот своеобразный творческий вечер на трапеции под куполом цирка.

С детства погруженный в стихию музыки, находивший в ней выражение своим многочисленным актерским поискам, Леонид Осиповнч, лишь много лет спустя, уже на эстраде, ответил на вопрос, поставленный перед ним на пороге его театральной жизни.