Павел Огурцов - Конспект

— Знаешь, я пришел к убеждению, что в любой профессии важно не только знать дело, но и чувствовать его нутром. Рад за тебя.

— А ты свое дело чувствуешь?

— Да, начинаю чувствовать – удаются контакты с больными.

— Рад за тебя. Но вернемся на минуточку к Чехову. В Харькове он был и, наверное, останавливался в этой гостинице — тогда она была лучшей в городе. Значит, был и в этом ресторане.

Горик стал оглядывать сидящих за столиками, как будто мог увидеть Чехова.

— Господи! Ни одного лица, хотя бы отдаленно напоминающего Чехова. Аж смотреть противно. Перевелась настоящая интеллигенция.

— Пока еще не совсем. Просто ее остатки вряд ли ходят сейчас по ресторанам.

— Спасибо.

— На здоровье. Я тоже здесь. Расскажи как ты умудрился демобилизоваться.

— Очень просто. А интересно, что говорят мои родители?.. Ну-с, приступим, — сказал Горик, когда официант поставил графинчик водки и какую-то закуску. — За наше нутро! И после того, как выпили, повторил: Так что говорят мои родители о моей демобилизации?

Я старательно пересказал то, что слышал от Клавы.

— И как общество восприняло сию версию? Никто не усомнился?

— Общество приняло к сведению и вроде бы возгордилось: вот какие надежды ты подаешь, если тебя профессура даже из армии вытаскивает. Усомнился только Федя, но виду не подал, а потом сказал мне, что эта научная гипотеза представляется ему наивной, но попросил меня его сомнения держать в секрете.

— Ага! Нашлась-таки в этом обществе критически мыслящая личность, и хорошо, что эта личность свои сомнения держит при себе.

Выпили еще.

— Так что же было на самом деле?

— На самом деле было то, что я не пьяница, — Горик взглянул на меня так, как будто я был пьяницей. — Терпеть не могу регулярно выпивать по маленькой, но считаю полезным изредка устраивать хорошую встряску своему нутру. Ну, вот, в приличной компании прилично выпили, примерно так, как мы с тобой у моряка Кунцевича с той лишь разницей, что у нас обошлось без всяких пошлостей. За разговорами засиделись допоздна, и возвращался домой я ночью. Шел вверх по Сумской и терял уверенность что дойду — захотелось спать или хотя бы присесть отдохнуть. Что ж так сидеть? Давай еще по одной. — Выпили по одной. — На Сумской скамеек нет. Сесть на крыльцо? Так попадаются прохожие и даже мильтон попался. Вот, думаю, дотяну до сада Шевченко, как вдруг вижу — пересекаю такой тихий, такой уютный переулочек, деревья заслоняют свет от фонарей... Ну, я туда, и вскоре попалось большое каменное крыльцо, низкое и немного утопленное в стену. Сел. Кругом тишина и покой... Еще выпили. Не пропадать же добру.

— Если долго смотреть на спящего, он проснется, — продолжал Горик. — Известная истина. Так и я проснулся и увидал, что на меня смотрят несколько человек, и все — в форме НКВД. Первая мысль: когда же это меня арестовали? Не вспомню. Сел. А они улыбаются, рты до ушей, кто-то, глядя на меня, похохатывает. Огляделся — я в вестибюле. Э! В вестибюле арестованных не держат. Значит, на крыльце я заснул, а меня и втащили внутрь. Похоже, что я свернул на Совнаркомовскую, сел на крыльцо у одного из входов в НКВД и заснул. «Как? Отрезвел?» — спрашивает один из них. — «А ну, встань! Пройдись»... Исполняю команду, а куда денешься? Слышу: «Дойдет», «А где твоя фуражка?» Фуражки нет, наверное, осталась на крыльце и, конечно, кто-нибудь ее уже подобрал. «Ну, посидит на гауптвахте — беда небольшая», и у меня с души свалился не камень, а гора: значит, отделаюсь губой — это не катастрофа. В подтверждение этой мысли мне протягивают мой студенческий билет и выпускают на улицу. Улица, действительно, Совнаркомовская. На крыльце фуражки нет. Ощупываю карманы: раз вытащили студенческий билет... Нет, все остальное цело и деньги тоже, иду в магазин, покупаю фуражку и звездочку. Решил, что обошлось. Через несколько дней вдруг: «Пять шагов вперед!» А дальше: «За поведение, порочащее»... и так далее... «Отчислить из рядов РККА». Ну, я думал: раз отчислили из РККА, то есть из военно-медицинского факультета, значит — и из института, и теперь заберут меня в ту же РККА рядовым, строевым, необученным. Вдруг встречаю одного профессора. Он ведет меня в свой кабинет, там я пишу заявление с просьбой зачислить на четвертый курс лечебного факультета, оставляю ему это заявление и иду на занятия этого факультета. Вот и все. Знаешь, сколько слушателей военно-медицинского факультета мне завидовали. Завидовать — завидовали, но никто не решился повторить процедуру, которую проделал я. Ну, как — повторим процедуру или хватит?

— Как по мне, то хватит. Я бы выпил чаю с лимоном.

— Чай с лимоном — это хорошо. Увидишь нашего официанта — помани пальцем. — Горик сидел лицом к окну.

— Вот что я хочу спросить: Феде признаваться или нет? Дело в том, что мои родители не могут себе представить, да что там представить!.. Не могут допустить мысли, что их интеллигентный сын пьяный спал на улице. Ну, а я, конечно, не хотел бы их расстраивать. Вопрос в том — станет ли Федя делиться своими сомнениями еще с кем-нибудь? Если станет, то это может достичь ушей моих родителей, а они снова начнут приставать. Это не беда, но я не поручусь, что отец не отправится наводить справки. Тогда — скандал в благородном семействе. В старину порядочные люди в таких обстоятельствах стрелялись. А мне что-то не хочется.

— Федя просил никому не говорить о его сомнениях. Казалось бы и сам не будет распространяться. Но начал он с вопроса — давно ли я тебя видел? Значит, надеется на твою со мной откровенность. А если его надежды не оправдаются? Поделится ли он с кем-нибудь своими сомнениями? Судить не берусь. С Хрисанфом, — ты же знаешь, — они встречаются. По-моему, тут дело случая.

— Да... Плохо иметь родственников, особенно — умных. Ну, а если признаться ему как было дело?

— Если он пообещает, что будет молчать, слово сдержит.

— Даже Нине не скажет?

— Этого я не знаю, но и в этом случае, думаю, новость за пределы их дома не выйдет.

— Признаться — не признаться?

— Быть или не быть? Решать тебе.

— А ты как бы поступил?

— Феде я бы доверился. Да и Сереже доверился — огорчился бы старик, но молчал. Пожалуй, я бы и Хрисанфу доверился.

— Хрисанфу? Тебе хорошо говорить — ты не его сын. А, впрочем, надо подумать. Ты бы своему отцу признался?

— Скорее, чем кому-нибудь другому.

— Ну, вот что, ты, наверное, раньше меня увидишь Федю. Признавайся. Но слово молчать возьми, от моего имени. А насчет отца я подумаю. Как лето прошло? Время не загубил? Доволен?

— Какое там загубил! Доволен — не то слово. Кавказ, обилие плодов земных, хорошее вино, удивительная природа. Хорошая компания и отрешенность от нашей жизни — ни радио не слушали, ни газет не читали. А вот возвращение — уж слишком сильный контраст, до сих пор не привыкну. А у тебя?