Павел Огурцов - Конспект

Идешь на работу, обернешься и видишь городок, прикорнувший у подножия отрогов. Ветра нет, из труб дым идет вверх, но в одном краю он отклоняется вправо, а в другом — влево. Как это может быть? Но в следующие дни видишь ту же картину. Наконец, понимаешь: к городу выходят ущелья, эти места очерчены контуром ближайших гор, да я и так их знаю — там и отклоняются дымы.

Слышим по радио о небывало жестоких морозах. Лютая зима была и при нашествии войск Наполеона. Не поможет ли нам и теперь мороз-воевода? Здесь — небольшой снег, легкий морозец, нет ветра — приятная зимняя погодка, но местные жители жалуются на сильные холода. Пожилая сотрудница говорит:

— Вообще, у нас зиму можно проходить без пальто — в жакете и теплом платке.

Наконец, Марийка получила письма из Сталинграда и Челябинска: все живы и здоровы.

Втроем идем в какой-то клубик на доклад — не помню, как он назван на афише. Это был обзор военных действий во всем мире. На маленькой эстраде — большая карта мира и маленький генерал с большой указкой. Ничего, что мы не знали бы из газет и радио, он не сказал. Хотя бы какие-нибудь интересные подробности! Но и подробности нам знакомы из тех же источников — о героических подвигах наших летчиков, подразделений и бойцов. Перейдя к действиям союзников, генерал сказал:

— Войска союзников высадились на африканском контингенте.

Ну, и оговорочка! — подумал я, но генерал еще не раз назвал Африку контингентом.

Вспомнился генерал из «Поединка» Куприна, и я шепнул Феде:

— Возлежим, как древнеримские греки.

— Видно, русские генералы не изменяются ни при каких режимах, — усмехнувшись, ответил Федя, помолчал и добавил: — Только раньше они не брались за такие доклады.

В двадцатых числах февраля 1942 года получил повестку в военкомат. На медицинской комиссии меня признали годным к строевой службе, и вот я с другими призывниками — в поезде. Хорошо, что в Нальчике Федя.

Мы находимся возле станции Прохладной, получившей статус города, но на город не похожей. Наша воинская часть называется Запасной полк средних минометов. Ночуем в огромной землянке без потолка с лежачими узкими окнами, как в коровнике, и нарами в два яруса, как в местах заключения. Лагеря напоминает и режим: почти полное отсутствие свободного времени и полная изоляция от окружающего мира: никто из нас не бывает за пределами полка и никто из посторонних не бывает у нас. Сон — семь часов. Побудка, зарядка во дворе без рубашек, там же умывание. Церемония раздачи хлеба, разрезанного на примерно равные куски — вид беспроигрышной лотереи – и завтрак из котелка — где присядешь. Занятия до ужина с перерывом на обед: кроме строевых и изучения стрелкового оружия больше всего — возня с минометами. Стволы тяжелые, очень устаю и никогда не думал, что буду рад политзанятиям, — они, кажется, называются политзанятиями: в тепле отдыхаешь от физического переутомления, расслабишься, мысли далеко отсюда, и о чем только ни вспомнишь, как перед сном, но одна забота — только б не заснуть и не получить наряд вне очереди или губу.

Как и раньше, когда просыпаюсь, не могу сразу встать — это у меня не прошло, а вскакивать надо мгновенно. Я боюсь потерять сознание и прошу дневальных будить меня за пять минут до побудки. Но вот дневальный не разбудил, я вскочил, в глазах — вертящиеся круги и, чтобы не упасть, хватаюсь за верхние нары.

— Горелов, чухаешься?! Хочешь наряд вне очереди?

Пронесло — успел встать в строй. Еще раз дневальный не разбудил, и я потерял сознание.

Врач спросил, после чего это меня угораздило и часто ли бывает, и на полдня освободил от занятий. На вечерней поверке слышу:

— Горелов, пять шагов вперед! — И потом: — Дневальным будить Горелова за пять минут до побудки... А то он, как барышня, будет падать в обморок... Гы-гы-гы…

Приятно поразило: в строю никто не засмеялся. Мелькают дни, ничем не отличающиеся друг от друга, разве только тем, что сводят в баню. Мы уже ничего нового не узнаем, и странно, что нас не отправляют на фронт, но об этом никто не говорит и не спрашивает. Кажется, я начинаю тупеть. На меня напали чирьи — один за другим, а то и сразу несколько. С опозданием пришла весна, и так приятно на полевых учениях, под теплым солнышком, на зеленой травке. И вдруг я очнулся в медпункте, а дня через два-три меня с запечатанным пакетом отправляют в госпиталь, находящийся в Нальчике.

Госпиталь — в центре города, недалеко от Аржанковых. В широком коридоре головой к окнам на полу лежат раненые, а у противоположной стены — проход. Не хватало, чтобы еще я их потеснил! Но мне, слава Богу, сразу и охотно разрешили ночевать дома, а здесь проходить курс лечения.

Первой я увидел маму, а она сразу сообщила: Федя нашел себе комнату, а Марийку они не отпустили — неудобно же ей жить в одной комнате с мужчиной!

Марийка рассказывает: — После твоего отъезда Ксения Николаевна потребовала от нас, чтобы мы выбрались. Комнату снять трудно, время идет, Ксения Николаевна устраивает нам скандал за скандалом. Но когда Федя снял комнату, Ксения Николаевна стала уговаривать меня остаться. Она хотела, чтобы ушел только Федя — он чужой, а я своя. Федя посоветовал мне попробовать остаться, — уйти всегда успею, все-таки не надо заниматься хозяйством. Я и осталась. Они меня не трогают, но обстановка там неприятная: Аржанков страшно важничает, говорит — одолжение делает, Ксения Николаевна ему во всем потакает, за столом лучший кусок не детям, а ему. Жалко очень Алексенку. Девочка милая, ласковая, но учится слабо, Ксения Николаевна помогает ей делать уроки и так на нее кричит, что она трясется и перестает что-нибудь понимать. Аржанков, конечно, не вмешивается. Но я дома мало бываю.

Федя историю с Аржанковыми объясняет так:

— Или они перестали нуждаться, значит — незачем держать квартирантов и столовников.

Но это, сам понимаешь, — уж очень неправдоподобно. Или, — куда правдоподобней, — нашли более выгодных квартирантов, привалило эвакуированных, и плата за комнату сильно подскочила. Из боязни упустить таких квартирантов она, наверное, и устраивала скандалы, чтобы мы поскорее выбрались. Но пока мы искали комнату, они их, очевидно, упустили.

— Но при таком спросе на комнаты нашлись бы другие выгодные квартиранты.

— Но ведь не всякие квартиранты подойдут, тем более — они не будут ходить через их комнату. Наверное, были чем-то подходящие для них люди. Но раз упустили, то и решили: пусть хоть Марийка останется... Да и с тобой не стоит портить отношения — мало ли что может быть в будущем.

— У Аржанковых не бываешь?

— Еще бы! Конечно, нет. С Марийкой видимся постоянно. — И как бы отвечая на мои мысли, Федя сказал: — Ты не сомневайся — правильно сделал, что привез сюда Марийку. При нынешних обстоятельствах это лучший вариант. Ну, уйдет она от Аржанковых — не пропадет же из-за этого.