Павел Огурцов - Конспект

— Как нечетко сформулировано!

— Возможно. У нас это сплошь да рядом. А может быть сформулировано так, как задумано. Разве кто-нибудь пойдет к Сталину за разъяснением? А вам грех не воспользоваться такой возможностью. Восстановление угольной промышленности — это ведь не только шахты. Людям жить надо, значит и дома, и школы, и многое другое. А вы — архитектор, это ваше дело. Что ж в писарях-то сидеть? Для этого не надо быть специалистом. А жену к себе возьмете. Правда, там сейчас фронт под боком, так не угадаешь, где он завтра будет: под Харьковом или под Нальчиком. А кем вы в Донбассе работали?

— Техником-электриком.

— А документы об этом где? В Нальчике? А привезти их сюда кто-нибудь сможет? Тогда срочно сообщите, лучше — телеграммой.

Когда приехала Марийка Бакунин отпустил меня до утра, до ее поезда. И Марийка восприняла мое откомандирование в Донбасс как признак начинающегося перелома в войне, и обрадовалась возможному возвращению на Украину. Потянулись дни ожидания, и мне казалось, что они тянутся долго. В это время много говорили о каком-то приказе Сталина. С тех пор, как я в штабе, на политзанятия меня не водят, я не напрашиваюсь, и в ознакомлении с этим приказом или изучении его, — не знаю, что это было, — не участвовал. Читать мне его не пришлось, и вопросов о нем я никому не задавал. Зачем? Я же вот-вот уйду из армии. Но, постепенно, прислушиваясь к дневным разговорам в штабе и вечерним в роте, узнавал отдельные положения этого приказа и получил представление о его характере. Категорически запрещалось самовольное отступление с занимаемых позиций при любых обстоятельствах; отступать только по приказу сверху; создавались заградительные отряды, расстреливающие самовольно отступающих; за отказ от выполнения приказа, — любого приказа, — расстрел на месте, разрешалось бить солдат. В моем представлении такой приказ мог быть вызван только катастрофическим положением на фронте. Неужели и на Изюм-Барвенковском направлении? Тогда, конечно, прощай мое откомандирование в Донбасс. А в это время в полку висели плакаты с таким текстом: «Непрочные вещи — немецкие клещи. Куда похлеще — советские клещи». Текст сопровождался лубочными рисунками, иллюстрирующими эти мысли.

С Бакуниным перекуры устраиваем одновременно.

— Товарищ Бакунин, давайте покурим! — обращаюсь к нему. Он посмотрел по сторонам.

— Если бы тут был еще кто-нибудь, я бы вынужден был отправить вас на гауптвахту.

— За разложение армии?

— Вот именно. А покурить, действительно, не мешает. Угощайтесь, — он протягивает мне кисет с офицерским табаком.

И вдруг у меня в руках документ о том, что я направлен в распоряжение комбината «Ворошиловградуголь».

Сначала Нальчик, и сразу — в Ворошиловград с пересадками в Прохладной и Миллерово, без затруднений и помех, как будто и войны нет. В центре Ворошиловграда у зданий многовато легковых машин, — здесь правительство Украины. В отделе кадров комбината получаю направление в общежитие для приезжих, талоны в столовую и напутствие «наведывайтесь». В столовой у каждого посетителя — определенное место и постоянные соседи. Сосед справа — лет тридцати пяти, может быть чуть больше, в военной форме без знаков различия. Разговорились и познакомились. Его фамилия — Табулевич, он — нарком коммунального хозяйства.

— А где же Шейко?

— Он участвовал в обороне Киева и, наверное, погиб. Вы его знали?

— Он короткое время был директором нашего института.

— А, так вы из коммунального! Значит, окончили в прошлом году. А по специальности?

— Архитектор.

— Градостроитель?

— Градостроитель.

— На ловца и зверь бежит. — Табулевич перестал есть, откинулся на спинку стула, заулыбался и сказал, что предстоит огромная работа по восстановлению разрушенных городов, они хотят уже сейчас организовать проектную группу, пусть для начала — небольшую, и если я согласен войти в нее, он постарается забрать меня в эту группу.

— Охотно в ней работал бы — это же моя специальность – и привел бы еще свою жену, соученицу.

Табулевич записал нужные сведения, предупредив о трудности: угольная промышленность, куда я направлен, — союзного подчинения, но архитекторы-градостроители нужны не угольщикам, а им, и он надеется, что там, где надо, это поймут.

Каждое утро захожу в отдел кадров и слышу одно и то же: «Ждите». Табулевич помалкивает, я не спрашиваю. Наконец, он сказал:

— Пока ничего не выходит.

— С моим откомандированием?

— Такие дела, что вообще не до проектной группы. Приходится ее организацию отложить до лучших времен.

На другое утро в отделе кадров комбината получил назначение в трест «Ворошиловскуголь».

— Доедете до Ворошиловска — это в направлении Дебальцево, станция называется Алчевск, и поедете через город по шоссе в Паркоммуну. Это недалеко.

— Куда?

— В Паркоммуну. Город так называется — Парижская коммуна. Там находится трест «Ворошиловскуголь».

В тот же день поездом Миллерово-Дебальцево я выехал, вышел из него в сумерки и когда шел по длинному пешеходному мостику на другую сторону станции, в небе тихо и мирно догорала заря. Шагал в степи вдоль безлюдного булыжного шоссе при свете ярких звезд. Тепло, сухо. И тихо-тихо, только на горизонте или за ним, — чуть правее, когда смотришь вперед, — беспрерывно сверкают зарницы и глухо урчит гром. Вдруг навстречу надвигается что-то темное, шире шоссе, слышится что-то негромкое и невнятное и, наконец, мимо меня по шоссе и обочинам, выплывая из мрака и скрываясь в нем, движутся подводы и возы, привязанные к ним коровы и стадо коров, люди, идущие пешком, и редко обгоняющие их грузовые машины, и все это — силуэты с расплывающимися контурами. А под ними и вместе с ними плывет темная полоса неба с погасшими от пыли звездами. Господи, да это же эвакуация! А на горизонте или за ним — никакие не зарницы и не гром — это и есть фронт.

Пытаюсь представить как выглядит незнакомый и невидимый городок, по которому иду чуть ли не на ощупь, и очень скоро оказываюсь в тресте «Ворошиловскуголь». В двухэтажном здании суета и беготня.

— Поедете с нами в Челябинскую область. Поторопитесь оформить удостоверение — последние эшелоны под погрузкой. — На моем направлении появляется резолюция.

— Мне надо заехать в Нальчик за семьей.

— Это невозможно: сегодня уйдет последний эшелон.

— Мы и сами доедем.

— Разрешить не можем. Война. Вы вместе с нами на казарменном положении.

В комнате, куда меня направили, отдаю направление. Несколько человек выписывают удостоверения, заполняя бланки. Предлагаю помочь. Охотно соглашаются, дают список и стопку бланков. Их текста не помню, остались в памяти два слова: комбинат Челябинскуголь. Пишу мелко, плотно, но четко и добиваюсь того, что между текстом и заготовленными подписями остается свободное пространство. Заполненные бланки сверяют со списками и уносят на подпись. Заканчиваю список и спрашиваю: