Павел Огурцов - Конспект

— Галя бывает у Надежды Павловны, а ты куда-нибудь ходишь?

— Некуда. Кто давно арестован, кто уехал, кто умер. Я рада, когда сюда приходит Надя, или Владимир Степанович, или Юлия Кирилловна. Тебе очень рада. А другая Лизина подруга Клава, ну, Клавдия Михайловна... Не помнишь? Она была и Гришиной приятельницей.

— А! Невеста Якова Петровича?

— Ну да. Она затерялась. Лиза с Сережей ходили к ней на квартиру. Там живут чужие люди, а о ней и ее семье ничего не знают.

— Нина, мне кажется — ты чем-то расстроена. Что-нибудь случилось?

— По мне заметно?

— Ну да.

— А я думала — ничего не заметно.

— Так что же случилось?

— Пока еще ничего не случилось. Госбанк восстанавливает жилой дом, и мне обещают в нем квартиру. А я боюсь: вдруг обманут. Я была в оккупации, а желающих много. Скорей бы уж Федя приезжал.

— А как обстоят дела с его возвращением?

— Плохо обстоят. Его институт там задерживается: Госпром сгорел, и для института еще нет помещения. Федя решил больше не ждать и увольняться. Он считает, что работу всегда найдет. А чтобы уволиться тоже надо время. Ты же знаешь — это не так просто.

— Становится прохладно. Ты не простудишься?

— Ну, пойдем.

— Нина, а в квартире, в которой вы с Федей жили, ты не была?

— Я подошла к дому. Первый этаж, в окнах увидела каких-то людей... Ну, и ушла.

Провожал Сережа. Вагоны — как в пригородных поездах. В Половецк прибыли в середине дня. На станции толпа людей. Вокзал разрушен. Поезд на Гелиополь — завтра утром. Сдал чемодан в камеру хранения и пошел в видневшийся вдали городок. В его центре — прилавки базара, несколько двухэтажных домов и уцелевшая церковь из темно-красного кирпича. В ней старенький-престаренький, худой и сгорбленный, — в чем душа держится, — священник служил панихиду. Дьячок и две женщины пели, заменяя хор. Три или четыре женщины стояли на коленях. У каждой в левой руке была горящая тоненькая свечечка и платочек, правой — крестились и время от времени брали из левой руки платочек и вытирали слезы. И вдруг мне показалось, что старый священник — это отец Савва, а Половецк — город П. из рассказа Чехова «Святая простота». Я знал, что у Чехова ни один герой не списан с конкретного человека, что он никогда не был в Половецке, что не только отец Савва, но и его сын — знаменитый адвокат, – до наших дней дожить не могли, но хотелось думать так, как мне показалось, и от этого теплее становилось на душе. Ночь провел в невидимой толпе возле станции, и вспоминалась уже далекая ночь в невидимой толпе у феодосийского порта. Ночь, как и тогда в Феодосии, теплая и тихая. Давно у меня не было такого ровного, хорошего настроения: спокоен и полон ожидания чего-то радостного.

Приятный и такой короткий кусочек весны с только что распустившимися листочками остался в Половецке. При подъезде к Червоноказачинску, когда поезд замедлял ход, я видел на деревьях сплошь летнюю листву. 24 апреля 1944 года, — не было и полдня, — я вышел на станции Червоноказачинск и на мгновенье зажмурился оттого, что на меня обрушились солнечный свет, слегка смягченный мягкой дымкой, — остаток утреннего тумана? — и поток летнего тепла. Вокзал, конечно, разрушен. Железнодорожная линия наискось пересекает небольшую привокзальную площадь и примыкающее к ней трамвайное оборотное кольцо и на все увеличивающейся насыпи уходит под уклон вдаль, — по-видимому, к временному мосту через Днепр, наведенному саперами. Но надо идти в город.

По обе стороны улицы — коробки сожженных и развалины разрушенных промышленных корпусов, построек и уцелевшие высокие ограды. Посредине улицы — тощий бульварчик, по обе его стороны — трамвайные пути, глядя на которые понятно — трамвайное движение еще не восстановлено, и только по одну сторону бульвара — булыжная мостовая. Тротуары — из плашмя уложенных обычных кирпичей, уже давно стертых и выщербленных — приходится смотреть под ноги. Эти руины тянутся долго, но, наконец, не доходя до поперечной улицы, я вижу уцелевшее здание не то небольшого театра, не то клуба. Ну, конечно же, это клуб, рассчитанный и на театральные представления. За ним, на углах поперечной улицы — жилые дома, один в два, другой в три этажа. Видно, что клуб и эти дома построены в двадцатые или в начале тридцатых годов. За поперечной улицей по обе стороны моего поперечного маршрута — пустыри с глубокими водоотводными канавами, — в них в темноте и угодить недолго, — дальше — мост через речушку, а за ним шоссе, по которому я иду, переходит в улицу, круто поднимающуюся в гору и круто поворачивающую влево. Этот крутой склон — сплошь в черепичных крышах, и нетрудно понять: когда-то, — до революции или до пятилеток, — город начинался за мостом, а до моста был пригород.

За квартал до поворота улицы, по которой иду, и трамвайные пути поворачивают тоже налево, на параллельную улицу. Знакомый прием: и в Харькове, и в Сталино трамвай перенесен на улицу, параллельную главной. Выходит, я иду по главной улице? И действительно, — за поворотом булыжная мостовая сменилась брусчаткой, кирпичные тротуары, хотя и не везде, — асфальтовыми, и среди одноэтажных и двухэтажных домов стоит остов высокого здания с фигурами древнегреческой мифологии наверху. Рассматривая их, узнаю Меркурия — значит, здесь был коммерческий банк. Прошел немного дальше и увидел справа на углу поперечной улицы уцелевший трехэтажный дом с витринами и высокими этажами, — конец прошлого или самое начало нынешнего столетия, – потеснивший тротуар на главной улице. По другую ее сторону — скелет сожженного здания — здесь была гостиница, — за ним — скелет сгоревшего театра, а дальше потянулись одноэтажные домики. На поперечной улице через квартал видно трехэтажное здание в темно-серой штукатурке с закругленным углом и куполом, — модерн -надцатых годов, — наверное, уездное земство, а теперь обком. Надо думать, что поблизости и облисполком. Направился к обкому и за домом с витринами остановился: не сразу определил, что в соседнем здании была синагога. Снова остановился у следующего дома, — уже перед обкомом, — любуясь кладкой из красного облицовочного кирпича, и вдруг у входа в него увидел вывеску: облисполком.

У секретаря облисполкома узнаю, что архитектор Кудсяров приехал и работает в помещении облкоммунхоза. Это недалеко — на той же улице, в одноэтажном доме, вход со двора. Из передней открываю ближайшую дверь, — с табличкой «Главный инженер». Против меня из окон падают на пол яркие солнечные лучи. Присмотревшись, вижу большую комнату, стоящий между окнами письменный стол и сидящего за ним спиной к окнам и лицом к двери Андрея Дмитриевича Кудсярова. Он встает, идет ко мне и улыбается. Слева от двери сидит, — Кудсяров нас знакомит, — главный инженер облкоммунхоза. На его столе под солнечным лучом поблескивает телефонная трубка, справа от двери — стол, предназначенный для меня.