Павел Огурцов - Конспект

Майское воскресное уже не раннее утро. Стою на Успеновской горе. Она, как и полагается горе, действительно господствует над окрестностями, но Днепр под Успеновской не виден, только степные дали за Днепром в дымке поднимающегося марева. Днепр появляется у старого города и, повернув у пристани куда-то вдаль, поблескивает под солнцем в темных каемках лесных берегов. Приятно в бескрайней знойной степи хоть издали увидеть лес и воду. Подо мной на склоне горы белеет массивная церковь, и даже издали видно, что построена она в первой половине, а может быть и в первой четверти прошлого столетия. Спускаюсь к ней, перебираюсь через глубокую выемку с крутыми склонами, в которой проложены шоссе и трамвайные пути. Трава растет между шпалами и пробивается между булыжниками. Очарованный, долго стою возле церкви: отсюда виден Днепр на огромном расстоянии — от поворота у пристани до горизонта. Значит, и с судов, выплывающих из-за горизонта, видно как все время впереди маячит и долго-долго приближается эта церковь. Умели выбирать места для церквей! И раскрывающийся от нее вид на Днепр по силе воздействия не уступает видам на заднепровские дали со знаменитых киевских склонов и на долину Ворсклы в Полтаве.

— Крут спуск с Успеновской горы к Днепру, и улицы села спускаются не прямо, а наискось, в обоих направлениях пересекая друг друга. Идешь по любой улице вниз и примерно с ее середины виден Днепр. Свернешь на поперечную улицу, – и оттуда виден Днепр. Хаты стоят тесно, много новых, есть и кирпичные домики. Участки узкие и длинные, не везде и невысоко, по пояс, — огорожены бутовым камнем, на каждом участке — виноградник, сад, огород. Идешь по улице — кажется, что Успеновка застроена плотно, но между улицами — большие расстояния, а застройка чередуется с огромными пустырями. Шоссе и трамвайные пути, рядом и безмолвно бегущие через тихую Успеновку, приводят к развилке. Передо мною три дороги, и, в отличие от сказки, — никаких указателей: направо пойдешь, налево пойдешь... Сверяюсь с ориентирами. Шоссе и трамвайные пути свернули к далеким высоким трубам? Стало быть к металлургическим заводам. Трамвайные пути, параллельные Днепру, обещают привести в Соцгород. Шоссе, по развилке бежавшее рядом, понемногу отклоняется, но продолжает бег в том же направлении, тоже в Соцгород. Немного постояв, иду вдоль путей, параллельных Днепру. Начинаю уставать от надоевшего однообразного пейзажа бесконечной Успеновки: сельские улицы — пустырь, сельская улица — пустырь. Наконец, преодолев небольшой подъем, оказываюсь перед глубокой выемкой, оборвавшей трамвайные пути. В выемке — железнодорожный одноколейный путь и остатки разрушенного моста.

Место, на котором стою, — интереснейшая видовая площадка. Прямо за высоковольтными линиями, под ярким солнцем, на большом протяжении мрачно темнеют закопченные стены сожженных домов. Слева — железнодорожный путь из мельчайшей выемки перебирается на все увеличивающуюся насыпь, заканчивающуюся у моста, опрокинутого в невидимый отсюда Днепр, а дальше — безграничная степь. Сзади — сельский пейзаж Успеновки. Направо — сливающиеся в один силуэты заводов, косо уходящие к горизонту и закрывающие его. Не только никогда не видел, но и не представлял себе такого сосредоточения промышленности. И какие видовые контрасты! Ай да Червоноказачинск!

Против меня хорошо видна прямая широкая улица. К ней и вел уничтоженный мост над выемкой. Это и есть главная улица Соцгорода. На макете в ее конце (или начале?) на высоком берегу Днепра был памятник Ленину. Он представлял собой колонну, пожалуй, выше Александрийского столпа на Дворцовой площади, на которой вместо ангела стоял Ленин, а перед ним распростерся город с невысокой, — три-четыре этажа, — застройкой. Когда мы в институте обсуждали между собой проект Соцгорода, памятник Ленину обходили молчанием. Только Сеня Рубель шепнул мне:

— Так работать — лучше вообще не работать.

Геня Журавлевский влез на стол и молча старался принять балетную позу.

— Не так! Да не так! — закричал Женя Курченко, взобрался на другой стол, отставил назад ногу, расставил руки и чуть наклонился вперед. — Распростритесь! Тьфу ты!.. Распро- страйтесь! Тьфу ты!.. Петро, как правильно сказать?

Мы хохотали. Сбежались студенты. Женя и Геня спрыгнули со столов.

— Чего вы смеялись? Чего смеялись? — спрашивали сбежавшиеся.

— Да вот они, — ответил Толя Мукомолов, кивая на Женю и Геню, — исполняли танец маленьких лебедей.

С того места, где я стою, такой высокий памятник можно увидеть, а я его не вижу. Снесли немцы? Не спеши с выводами: ты уже не раз слышал, что немцы разрушили памятник Шевченко. Но памятник Шевченко — на месте, а где же Ленин? Да и Ленин — не Шевченко. И все-таки не спеши с выводами: может быть памятник и не был сооружен? Но на международную выставку был представлен, если память мне не изменяет, макет осуществленного города. Обманули? Ладно, надо идти в Соцгород, а то пройдет день, и ты его не увидишь. Выемка глубокая — не перейдешь, но направо она быстро уменьшается, железная дорога выходит на поверхность, и ее пересекает шоссе. По шоссе под высоковольтными линиями вхожу в Соцгород и на стене сожженного дома читаю табличку с названием улицы: Совнаркомовская. Знай наших!

Тишину мертвого города усиливали шум листвы в пышных кронах и мои одинокие очень гулкие шаги. Всего полгода прошло с тех пор, как сожгли этот город, а под яркими солнечными лучами, попадающими во мрак домов, видны уже тоненькие прутики с листиками и еще какая-то зелень. Нигде ни души. Через десятилетия, в старости, на кинофильме «Сталкер» я вдруг испытал подобное состояние: напряженное ожидание чего-то, что должно случиться, и ничего не случается. Вышел на широкий проспект с широким бульваром посредине, в котором центральная, — и единственная, — аллея сбита в сторону. Интересно — зачем? Кажется, догадался: зарезервированная полоса для трамвая. Прочел название проспекта: аллея энтузиастов имени Серго Орджоникидзе. Имени Орджоникидзе — аллея или энтузиасты? Зато куда как пышно! Невольно засмеялся, но сразу смех оборвал: показалось — засмеялся кто-то другой. Огляделся: тишина и безлюдье. По этому проспекту так же не спеша, как и до сих пор, осматриваясь по сторонам, пошел к главной улице. Она называется — проспект Ленина. Ее поперечный профиль — несимметричный: тротуар, ряд деревьев, асфальтированная проезжая часть, трамвай на обособленном полотне, будущий бульвар, — будущий потому что кроме двух рядов деревьев там ничего нет, — и дома. Памятника не видно. Иду по будущему бульвару к Днепру. Заглянул в квартал и увидел: стены сожженных домов увиты диким виноградом. Не могу понять, как он уцелел. Еще немного прошел, и заяц перебежал дорогу. Вернуться? Я суеверен, но у меня свои приметы, и заяц тут ни при чем. Прошел весь недлинный проспект. У поворота Днепра — огромный замусоренный пустырь, никаких следов памятника и на вкопанном щите — надпись: «Возродим наш родной город!» Наверное, потому, что щит с этим призывом стоял среди мусора, он произвел сильное впечатление.