Павел Огурцов - Конспект

– Так может быть построить там и пассажирский вокзал? А существующий путь использовать для ветки в порт?

– Ничего не получится. И к нашей станции примыкают заводские пути. Их на гору не повернешь. Наша станция – и пассажирская, и товарная.

– Здание разъезда, кажется, – со стороны города?

– Со стороны города, только его зданием называть язык не поворачивается. А почему вы спрашиваете?

– Хотелось бы знать, куда будет развиваться разъезд.

– Так это ясно: пути – в сторону от города, товарный двор – со стороны города. А вы и этим вопросом будете заниматься?

– Надо зарезервировать территорию для развития разъезда.

– Сколько вы тут пробудете?

– Еще не знаю, но несколько дней. Я только вчера приехал.

– Мы свяжемся с разъездом и прибросим схему, а вы зайдите к нам… – он посмотрел на старика. – Как вы думаете?

– Дело недолгое. Зайдите дня через два, ну, на всякий случай – через три. Только не получилось бы так: вы зарезервируете территорию по нашей схеме, а управление дороги сделает по-своему.

– Так мы же первоочередные мероприятия будем согласовывать с управлением дороги. Ну, зарезервируйте территорию с запасом. Разъезд-то в степи.

Они переглянулись и засмеялись.

– С запасом? – спросил начальник станции. – Знали бы вы, как нам режут все заявки.

Верхняя терраса над городом – слегка волнистая степь с небольшим наклоном к морю; пятна и пятнышки зелени на всем ее пространстве; клочки разнохарактерной застройки от кромки террасы до разъезда, и самый большой из них – поселок индивидуальных домов (забыл его название) за железнодорожной выемкой, над немецкой колонией; зеленый массив городского кладбища над Лисками с возвышающейся у входа желтокирпичной часовней; сожженный темно-красный корпус винзавода над центром города; разрушенные предприятия вблизи обрыва за Лисками. Здесь жарче и резче ветер, клубится пыль на дорогах и поют жаворонки.

Идешь вдоль края верхней террасы и видишь нижнюю. Начинаясь маленьким клином правее порта, она вдруг рывком отодвигается от моря и тянется параллельно ему. То ли городок примостился на этом ее пространстве, то ли верхняя терраса остановилась у городка и окаймила его крутыми бурыми обрывами, прикрывая от северного ветра. Кончился город, и за железной дорогой верхняя терраса, сначала круто, потом спокойно, сколько видно, потянулась к северу, а берег залива дугой уходит к югу, заканчиваясь узкой косой, врезавшейся на много километров в море, с игрушечным маяком рядом с огромными деревьями на ее оконечности. За косой – открытое море. Знаю: там, за косой – устье Берды, речки, давшей название косе, заливу и городу. Она и намыла косу, обрезала нижнюю террасу, а до этого, наверное, участвовала в ее намыве. От подножия верхней террасы до основания косы вдоль берега один за другим – маленькие лиманчики, окруженные кустарниками и отделенные от моря белеющей полоской. Она ритмично сужается и расширяется от наката невидимых волн.

У широкого начала косы – сожженные здания курорта, прячущиеся в парке. Ближе к верхней террасе – зеленый прямоугольник с вкрапленными черепичными крышами немецкой колонии, между нею и станцией – сожженные производственные и складские корпуса; между колонией и морем среди виноградников – железнодорожная ветка к курорту. От ветки до моря, от города – сразу за разрушенной нефтебазой – и почти до курорта – белые хаты и садики матросской слободки.

Сейчас море темнее залива, и на нем сверкают, возникая и исчезая, как серебристые рыбки, белые черточки барашков. Ни дымка, ни паруса. На север – до горизонта степь, на юг – до горизонта море, а между ними их общее детище – плоскость нижней террасы, на ней – городок и курорт, построенные и разрушенные людьми. И от горизонта до горизонта – весеннее небо с пылающим солнцем и кое-где тоненькими полупрозрачными облачками.

Днем знакомился с городом, по вечерам шел к старожилам или к морю – сидел на подпорной стенке или лежал на пирсе и чувствовал тогда, что эта командировка – не только работа, но и безмятежный отдых.

На Матросской слободке участки подсыпаны и немного возвышаются над улочками. Цветут абрикосы и везде хоть немного винограда. Под ногами ракушки с песком и пылью. Песчаный пляж вдоль всей слободки, чуть заметный прибой, кое-где опрокинутые лодки, по одной, по две, по три. Чем дальше, тем с большей жадностью дышу: удивительный воздух – смесь морского и степного. У открытого моря ровная линия песчаного пляжа и шум прибоя, среди кустарника, окружающего лиманы, попадается тальник – не тальник, не знаю, что это такое. В курортном парке есть мертвые деревья, под ногами – темная земля. Разминаю: чернозем с примесью ракушек и песка. На косе со стороны открытого моря – такая же четкая линия пляжа и такой же шум прибоя, со стороны залива – изрезанный берег, кое-где трава и цветы, которые я нигде не встречал, тишина и так мелко, что видны растущие на дне водоросли, зелеными островами расплывающиеся и покачивающиеся на воде. Стихает ветер – запах йода, а порой и гнили, порыв ветра – снова смешанный аромат моря и степи. Коса то шире, то уже, но природа та же. Жаль, что дойти до маяка сегодня не успею.

Вход с улицы в уцелевший двухэтажный дом. Звонок-вертушка. Шагов не слышно, но дверь открывается, и на пороге – маленький худенький старичок. Немного сутулится. Внимательно-напряженный взгляд темных глаз.

– Здравствуйте и простите за беспокойство. Я хотел бы видеть… – называю имя, отчество и фамилию.

– Здравствуйте. Это я.

Рекомендуюсь, говорю о своей работе и цели визита.

– Удивительно. В такое время кто-то еще интересуется историей Бердянска. – Взгляд его становится мягким и доброжелательным. – Входите, прошу вас.

– Так ведь надо восстанавливать город.

– А, да, да… И сделать его лучше, чем был раньше. Так, кажется, написал Калинин? В открытом письме архитекторам.

– Да, так.

– И для этого надо знать историю города?

– Надо. Чтобы не наломать дров.

– Их уже достаточно наломали.

Несколько шагов по коридору, и мы входим в довольно большую комнату, заставленную добротной мебелью темно-коричневого или вишневого цвета – в сумерках не разберешь. Посредине – ничем не покрытый раздвижной обеденный стол под лампой с абажуром.

– Садитесь, пожалуйста, – говорит старичок, отодвигая для меня стул, и перекладывает стопку тетрадей со стола на подоконник.

– Сочинения?

– Сочинения. По литературе. А вы осведомлены и о моей специальности?

– Я знал, что вы учитель. А увидел тетради… На математика вы не похожи… И на физика или химика.

– А на словесника похож?

– Во всяком случае – на гуманитария.

– Верно. Я по образованию историк и после университета преподавал историю. В здешней гимназии. А когда историю заменили обществоведением, мне легче было преподавать русский язык и литературу. С той поры их и преподаю. Что это вы мебель рассматриваете?