Павел Огурцов - Конспект

Дом старика, пожалуй, — самый маленький на этой улице: кухня с русской печью, комната и большая кладовая. Когда входил, увидел над полкой на белой дверной раме черный крест. В Сулине и в начале моей жизни на Сирохинской в страстной четверг по вечерам видел множество цветных огоньков, двигавшихся вместе с народом, шедшим из церкви. Это в фонариках с разноцветными стеклами или разноцветной бумагой несли свечу с зажженным в церкви огоньком. Мне нравилось идти с таким фонариком и дома, став на табурет, рисовать копотью от горящей свечи крест на раме входной двери, чтобы в дом не залетела какая-нибудь нечисть. В нечистую силу я не верил, но на всякий случай преградить ей дорогу в дом не помешает, и я это делал с удовольствием. Впервые нарисовав крест над входной дверью, спросил: «А над другими дверьми?» И, получив согласие, рисовал над остальными тремя. Давно не видел таких крестов и, присмотревшись, обнаружил, что крест не нарисован, а выжжен. Старик, не дожидаясь вопроса, сказал, что когда разрушили церкви, они со старухой последний раз огонек не принесли, а откуда-то привезли, и тогда он этот крест выжег навсегда.

В кухне и в комнате висят, лежат на подоконниках и приятно пахнут пучки трав. В комнате — полки с ситцевыми занавесками, за которыми кое-где видны корешки книг. Сбоку от дома против ворот — большой сарай с несколькими дверьми и одним окошком, летняя кухня под навесом, погреб, и за высокой загородкой, сделанной из чего попало, включая фанерки и картонки, гуляют куры с петухом. Возле дома — цветники, любовно ухоженные, как когда-то у нас на Сирохинской, за ними — фруктовый садик, а большая часть огорода — на склоне балки, за оградой. На нем отпечаток необжитости и обветшалости.

У хозяйки дома, как у моей бабуси, спокойно-печальное лицо, и, как моя бабуся, она часто читает Евангелие, даже тогда, когда у нее что-нибудь варится или печется. Старики гостеприимны. Приятно сидеть в их садике за столом и слушать неторопливые рассказы старика о далеком прошлом. Теперь я жалею, что по возвращении домой не записывал его рассказы. Раз я принес бутылку водки. Хозяйка поставила круглые стопочки из толстого зеленого стекла, старик налил водку. Я пожелал им здоровья. Хозяйка сказала: «На все добре». Старик удивил меня тостом: «Будьмо лихi!» Хозяйка только пригубила. Старик, закрыв бутылку пробкой, сказал:

— Оце хай буде край. Я свою норму вже виконав, а ти ще встигнеш. Ото ж пляшку забереш.

— А я дома не п'ю. Так що ж менi кожного разу її до вас приносити?

Они засмеялись, и бутылка осталась у них.

Шел дождь, и меня оставили ночевать. Хозяйка спала в комнате на кровати, хозяин и я — в кухне, он — на печи, мне постелили на полу. Стучал дождь, похрапывал старик, изредка непонятно что потрескивало. Светились синий огонек лампады и его отблеск на иконе. Сквозь сильный аромат трав пробивался запах подсолнечного масла. Утром спросил у хозяйки где они достают лампадное масло.

— Та де ж його вiзьмеш? Нiде нема. Олiю наливаю.

У них было много книг, в большинстве — изданных до революции и даже в прошлом столетии: толстый том Гоголя, отдельные произведения других русских классиков, «Беглые в Новороссии» Данилевского и незнакомые мне писатели, из украинской классики — «Енеїда», «Кобзар», Квiтка-Основ’яненко, Панько Кулiш, Марко Вовчок, Стороженко, из европейской — «Путешествие Гулливера», «Робинзон Крузо», Виктор Гюго — перечисляю то, что запомнилось. Издания послереволюционные — почти исключительно украинская классика: Нечуй-Левицький, Панас Мирний, Гринченко, Винниченко... — опять перечисляю то, что запомнил. Но больше всего книг было по истории, и не только России и Украины, а и древнего мира, средних веков, географических открытий, Великой французской революции, Наполеона, какая-то «Всеобщая история»... Не смог скрыть удивления, и старик сказал:

— Так хiба не iнтересно як ранiше люди жили? От якби взнати – що до чого воно все дiйде.

Как-то спросил его:

— А життя з часом кращає?

— Та нi. Воно так: то краще, то гiрше. За всi часи так було, мабуть i далi так буде. Ото як життя кожної людини.

Теперь собака старика, когда на заводе я к нему подходил, бежала мне навстречу и ласкалась.

В газете «Макеевский рабочий» прочел объявление об очередном наборе в горнометаллургический (за названье не ручаюсь) техникум. На его вечернем отделении готовили и специалистов по горнопромышленному электрооборудованию. Дал Ане газету с этим объявлением и посоветовал поступить.

— Не, экзамены не выдержу.

— Можно подготовиться.

— Не, я все забыла. Да и училась не очень.

— Вы думаете — другие лучше вас помнят?

— Другие только со школы и помнят больше меня. При случае сказал об этом Каслинскому.

— Дуреха она. Из нее прекрасный техник получится, — ответил он и, наверное, поговорил с Аней. Она вдруг спросила: по каким предметам надо готовиться?

— Пойдите в техникум, узнайте по каким предметам экзамены, по тем и готовьтесь. Там, конечно, висит объявление о наборе и перечислены экзамены.

Потом Аня пожаловалась, что в продаже нет всех нужных учебников, и я купил недостающие в Сталино. Теперь Аня часто просит объяснить непонятое, но подавать заявление в техникум отказалась.

— Не успею подготовиться. Буду поступать на тот год.

— А вы рискните — вдруг примут.

— Не охота позориться. А в техникуме что я буду делать? Ушами хлопать?

Не уверен, что техника — призвание Ани. Просто надо как-то жить, за что-то ухватиться и, ухватившись, держаться покрепче. Так может мое градостроение — блажь? Поступить на заочное отделение электротехнического факультета, если так случилось? Скоро мне 22 года, потом поздно будет учиться. Надо смотреть правде в глаза: заочного архитектурного образования нет и не будет, архитектурный факультет вряд ли удастся кончить... Здесь, в Макеевке, я понемногу приспособился к той жизни, которую имею, притерпелся к ней, стала приглушаться боль от пережитых ударов и, хочешь не хочешь, возникает вопрос — как жить дальше? Но как только подумаю об электротехническом факультете, внутренне ощетиниваюсь и, вопреки логике, чувствую: нет, нет и нет!..

Рад любому поводу, чтобы не подавать заявление на этот факультет, а повод искать не надо: нет времени на занятия. Конечно, при большом желании нашел бы и время, но все равно нет, нет и нет, не хочу!.. Помню, что говорил мне Рубан о строительном факультете, но это тоже только техника. Что ж, никто не гонит меня на эти факультеты, ни здесь, ни в Харькове, и слава Богу!.. Кажется мне, что все это временно, хотя понимаю: оснований так считать нет никаких. Но лучше журавль в небе, чем синица в руках.

Незадолго до моего отъезда из Харькова отменили карточную систему. В магазинах все больше продуктов и промышленных товаров, нет больших очередей, и я уже меньше откладываю на книжку. И в Макеевке открылся ресторан — по вечерам иногда туда заглядываю. Прекратились гонения на хорошую одежду, украшения, косметику, и вспомнилось: когда учился в институте, соученица пошла к директору просить стипендию, а он вскочил и, дергая на ней ожерелье, кричал: «На побрякушки деньги есть? Не дам стипендии!» И не дал. Разрешили елки, но официально устраивают их не к Рождеству, а к Новому году, и теперь Новый год — нерабочий день. Не запрещают танцы, появились объявления об обучении танцам, открывают танцевальные площадки, в Харькове построили дансинг... Кажется, действительно жить стало легче. У меня отдельная комната, на работе хорошие отношения, симпатичные знакомые. Разве высшее образование обязательно? Каслинский — техник, ну и что? А сколько хороших людей вообще без образования и, не мудрствуя лукаво, живут как живется.