Отто фон Бисмарк - Мысли и воспоминания. Том I

9 ноября рано утром ко мне явился назначенный военным министром генерал фон Строта; его направил ко мне Бранденбург, чтобы я разъяснил ему положение. Я по возможности выполнил это и спросил его: «Вы готовы?» Он ответил мне вопросом на вопрос: «Как уговорились одеться?» — «В штатское» ,— сказал я. «Штатского костюма у меня нет» , — заметил он. Я предоставил в его распоряжение слугу, и ему удалось еще до назначенного часа купить в магазине готового платья костюм. Для охраны министров были приняты некоторые меры предосторожности. Прежде всего в здании театра кроме усиленного наряда полиции было размещено около 30 лучших стрелков гвардейского егерского батальона; по условленному сигналу они должны были появиться в зале и на галереях и защитить своими исключительно меткими выстрелами министров, если бы последним угрожало физическое насилие. Можно было рассчитывать, что при первых выстрелах присутствующие быстро очистят зал. Соответствующие приготовления были сделаны в окнах здания театра, а также в различных зданиях на Жандарменмаркт с целью оградить министров при возвращении из театра от возможных враждебных нападений. Предполагалось, что и более многочисленная толпа, которая могла бы там собраться, рассеется, как только с различных сторон раздадутся выстрелы.

Господин фон Мантейфель обратил внимание еще на то, что вход в театр с узкой в том месте Шарлоттенштрассе остается неприкрытым. Я предложил разместить солдат в расположенной напротив квартире графа Книпгаузена, ганноверского посланника, находящегося в отпуску. С этой целью я еще ночью отправился в военное министерство к полковнику фон Грисхейму, на которого было возложено осуществление военных мероприятий; он, однако, выразил сомнение по поводу того, можно ли воспользоваться для этой цели зданием дипломатической миссии. Тогда я отправился к ганноверскому поверенному в делах графу Платену, который проживал на Унтер-ден-Линден в доме, принадлежавшем ганноверскому королю. Он был того мнения, что официальным помещением миссии в данный момент должна считаться его квартира на Унтер-ден-Линден, и уполномочил меня написать полковнику фон-Грисхейму, что он предоставляет квартиру «своего отсутствующего друга» графа Книпгаузена в распоряжение полиции. Я лег спать поздно, но в 7 часов утра меня уже разбудил посыльный от графа Платена, который просил заехать к нему. Я застал его в большом раздражении, так как оказалось, что отряд около 100 человек занял двор его дома, т.е. как раз того дома, на который он указал, как на помещение миссии. По-видимому, Грисхейм, получив мое сообщение, передал приказ какому-нибудь чиновнику, из-за которого и вышло это недоразумение. Я пошел к нему и добился приказа начальнику отряда занять квартиру Книпгаузена. Это и было исполнено, когда уже совсем рассвело, между тем как занятие остальных намеченных зданий было выполнено незаметно, ночью. Возможно, именно эта случайно обнаружившаяся решимость привела к тому, что, когда министры направлялись в здание театра. Жандарменмаркт был совершенно пуст.

Когда Врангель (10 ноября) выступил во главе войск, он начал переговоры с гражданской гвардией и уговорил ее добровольно отступить. Я считал это политической ошибкой; если бы дело дошло хотя бы до самой небольшой стычки, то Берлин был бы занят не в результате капитуляции, а силой, и тогда политическое положение правительства было бы иным. Тот факт, что король не сразу распустил Национальное собрание, а лишь отложил его заседания на некоторое время, что он перевел его в Бранденбург и сделал попытку получить там большинство, с которым можно было бы добиться удовлетворительного соглашения, — этот факт доказывает, что в политическом развитии, как оно, по-видимому, представлялось королю, роль Национального собрания и тогда еще не была сыграна до конца. Некоторые признаки, которые приходят мне на память, говорят о том, что такая роль отводилась Национальному собранию на поприще германского вопроса. В частных беседах влиятельных политических деятелей во время перерыва заседаний собрания германский вопрос в большей мере, чем прежде, выдвигался на передний план, в министерских кругах в этом отношении возлагались большие надежды на саксонца фон-Карловича, признанное красноречие которого должно было подействовать в немецко-национальном духе. Какой точки зрения придерживался в германском вопросе граф Бранденбург, об этом он мне тогда не говорил. Он лишь выражал готовность выполнить с солдатской беспрекословностью все, что прикажет король. Позднее в Эрфурте он беседовал со мной об этом более откровенно. [122] См. т. I, гл. III, стр. 48–49.

В неудачах нашей политики после 1848 г. повинна не столько затаенная германская идея Фридриха-Вильгельма IV, сколько его слабость. Король надеялся, что то, к чему он стремился, исполнится таким образом, что ему не придется поступиться при этом своими легитимистскими традициями. [123] Принцип легитимизма был выдвинут французским уполномоченным на Венском конгрессе 1814–1815 гг. (см. прим. 34 к гл. VIII) князем Талейраном. Он должен был послужить руководящим принципом при решении судьбы Европы после победы над Наполеоном. Выдвинув этот принцип, Талейран на деле стремился лишь облегчить положение побежденной Франции на конгрессе и добиться ее участия в решении основных вопросов. Его попытки увенчались блестящим успехом. — В дальнейшем своем развитии термин «легитимизм» получил значение политической и правовой доктрины, согласно которой право на престол имеют лишь «законные» ( legitime — законный) наследники династии; никакой иной акт возведения на престол (например, избрание, как это было в данном случае, когда корону объединенной Германии предложил прусскому королю парламент), с точки зрения легитимизма, не может быть предпочтен «легитимным» правам. В более широком смысле легитимизм явился теорией абсолютизма, выражением политических взглядов феодальной реакции, родившейся в условиях борьбы против Французской буржуазной революции конца XVIII века. — Во Франции после июльской революции 1830 г. легитимистами назывались сторонники династии Бурбонов, свергнутой в 1830 г. Если бы кроме того, чем Пруссия владела до 1848 г., король не стремился ни к чему более — даже к mention honorable [лестному упоминанию] в истории, как можно было предположить на основании речей 1840 и 1842 гг.; [124] См. прим. 34 к гл. II. если бы у короля не было никаких целей и склонностей, для осуществления которых нужна была известная популярность, — что помешало бы ему в таком случае выступить — после того как министерство Бранденбурга упрочилось — против революционных приобретений в пределах Пруссии подобным же образом, как он выступил против Баденского восстания [125] Весной 1849 г. по южной и западной Германии прокатилась волна восстаний мелкобуржуазной демократии под лозунгом борьбы за имперскую конституцию, выработанную Франкфуртским национальным собранием (см. прим. 42 к гл. II). Первое из этих восстаний произошло в Дрездене (Саксония) в мае; наиболее значительным было происшедшее в том же месяце восстание в Бадене. Восстания были подавлены к середине июля 1849 г. и сопротивления отдельных прусских провинциальных городов. Ход этих восстаний показал тем, кто этого еще не знал, что на армию можно было положиться: в Бадене свой долг исполнил по мере сил ландвер [126] Ландвер — см. прим. 37 к гл. I. даже из тех округов, которые считались ненадежными. Несомненно, не исключена была возможность военной реакции, возможность — при октроировании [127] Октроирование — пожалование; октроированная конституция (от французского octroyer — даровать) — конституция, дарованная монархом. В данном случае конституции, принятой Национальным собранием в 1848 г., противопоставляется конституция, которую король пожаловал бы подданным. конституции — большего заострения в монархическом духе положенного в основу конституции бельгийского образца. [128] Под «бельгийским образцом» здесь подразумевается бельгийская либерально-буржуазная конституция 1831 г., послужившая образцом при выработке либеральных конституций в ряде стран в XIX веке. Желание использовать эту возможность отступало, вероятно, в душе короля перед опасением потерять то расположение национально настроенных и либеральных кругов, с помощью которых король надеялся добиться для Пруссии главенства в Германии без войны и путем, не противоречившим его легитимистским идеям.