Отто фон Бисмарк - Мысли и воспоминания. Том I

Благоприятное положение, создавшееся для Пруссии в короткий период между падением князя Меттерниха в Вене и выводом войск из Берлина, [139] Революция 1848 г. в Австрии началась с восстания в Вене 13 марта. Одним из требований восставших было немедленное удаление австрийского канцлера Меттерниха — вдохновителя не только австрийской, но и всеевропейской реакции. В тот же день князь Меттерних был вынужден подать в отставку и бежать из Вены. Промежуток от этого поражения до вывода войск из Берлина, о котором говорит Бисмарк,, продолжался с 13 по 19 марта. снова, хотя и в более слабой степени, оказалось налицо, когда выяснилось, что король и его армия, несмотря на все допущенные ошибки, еще достаточно сильны, чтобы подавить восстание в Дрездене [140] См. выше, прим. 3. и осуществить Союз трех королей. [141] Союз трех королей — союз королей Пруссии, Саксонии и Ганновера — государств, которые по прусским планам должны были составить ядро будущей Германской империи под главенством Пруссии; заключен 26 мая 1849 г. сроком на один год; он был открыт для присоединения других германских государств. В городе Эрфурте 20 марта — 29 апреля 1850 г. происходила конференция представителей правительств Пруссии, Саксонии и Ганновера с целью выработки общей конституции. Но благодаря решительной позиции, занятой Австрией, Саксония и Ганновер вышли из союза, и конференция, получившая название Эрфуртского парламента, была распущена. Тогда, пожалуй, можно было бы быстро использовать положение в национальных интересах, однако при условии ясной практической цели и решительных действий. Ни того, ни другого не было. Драгоценное время растрачивалось на разговоры о подробностях будущей конституции, среди которых одним из важнейших был вопрос о праве германских князей иметь дипломатическое представительство наряду с представительством Германской империи. В то время я отстаивал в тех придворных кругах, в которых вращался, и среди депутатов ту точку зрения, что право дипломатического представительства не имеет того значения, которое ему придается, и зависит от влияния отдельных государей Германского союза в империи или за границей. Если политическое влияние такого государя ничтожно, то его дипломатические миссии за границей не в состоянии будут ослабить впечатление о единстве империи. Если же влияние его на вопросы войны и мира, на политическое и финансовое руководство империей или на решения иностранных дворов останется достаточно сильным, тогда не будет средств воспрепятствовать тому, чтобы его корреспонденция или какие-нибудь более или менее влиятельные частные лица — вплоть до интернациональных зубных врачей — не были использованы для политических переговоров.

В то время мне казалось более полезным вместо теоретических разглагольствований о параграфах конституции выдвигать на авансцену имеющуюся налицо жизнеспособную прусскую военную силу, как это было сделано при подавлении восстания в Дрездене и как это могло быть сделано в остальных германских государствах. События в Дрездене показали, что дисциплина и верность саксонских войск оставались непоколебимыми, поскольку прусские подкрепления обеспечивали устойчивость военного положения. Точно так же в боях во Франкфурте гессенские, а в Бадене мекленбургские войска доказали, что на них можно положиться, [142] Восстания в защиту имперской конституции в Саксонии и юго-западной Германии (см. выше, прим. 3) подавлялись прусскими, гессенскими, мекленбургскими и другими войсками. Формально эти войска выступали как «имперская армия», от имени общегерманского (созданного Франкфуртским парламентом) правительства; главнокомандующим «имперской армией» был принц Прусский. как только они получили уверенность, что ими планомерно руководят, и убедились в единстве командования и как только им перестали внушать, что они должны допускать, чтобы на них нападали, и не [должны] обороняться. Если бы тогда Берлин своевременно и в достаточных размерах пополнил нашу армию и взял на себя без всякой задней мысли руководство военными операциями, то я не знаю, что могло бы оправдать сомнения в благоприятном исходе дела. Ситуация не была такой безукоризненно ясной с точки зрения права и нравственности, как в начале марта 1848 г., но политически она все еще не была неблагоприятной.

Когда я говорю о задних мыслях, то имею в виду боязнь потерять сочувствие и популярность родственных династий, парламентов, историков и ежедневной печати. За выражение общественного мнения принималось тогда веяние дня, наиболее шумно выступающее в прессе и в парламентах, но не отражающее настроения народа, а между тем от этого настроения зависело, откликнутся ли массы на призывы, идущие сверху по естественным каналам. Духовная потенция верхних десяти тысяч в прессе и на трибуне поддерживается и определяется слишком большим многообразием скрещивающихся стремлений и сил; поэтому правительства могут руководствоваться ею в своем поведении только до тех пор, пока евангелия ораторов и писателей, завоевывая массы, не превращаются также в материальные силы, о которых сказано: «В пространстве ж вещь всегда помеха вещи». [143] См. трагедию Шиллера «Смерть Валленштейна» (действие 2-е, сцена 3-я), где герой ее говорит: …Тесна вселенная, а ум обширен, Легко сосуществуют мысли в нем; В пространстве ж вещь всегда помеха вещи, Тут завладеть чужим лишь можно местом: Иль вытесняй, иль вытеснят тебя. Тут вечный спор, и верх берет в нем сила… Когда же это происходит, наступает vis major [ действие непреодолимых обстоятельств ], с которым политике приходится считаться. Пока нет налицо этого действия, проявляющегося обычно не скоро, пока в крупных центрах шумят лишь люди rerum novarum cupidi [ жаждущих переворота ], а также пресса и парламент с их склонностью к бурному выражению чувств, — до тех пор для реального политика остается в силе соображение Кориолана о народных движениях, [144] Кориолан — по преданию, знатный римлянин, герой одноименной трагедии Шекспира. Он обращается к восставшему народу с презрительными и оскорбительными словами, обвиняя его в быстрой смене настроений и симпатий (действие первое, сцена первая). хотя тот при этом не принимал во внимание типографскую краску. В то время, однако, руководящие круги Пруссии давали себя оглушать шумом больших и малых парламентов, не считая нужным измерить их значение по тому барометру, которым могло бы служить для них поведение солдатских масс в строю или во время мобилизации. Ошибочной оценке реального соотношения сил, которую я сам имел тогда возможность констатировать при дворе и у самого короля, много способствовали симпатии высшего чиновничества отчасти к либеральной, отчасти к национальной стороне движения, — элемент, который без импульса сверху мог бы, пожалуй, оказать тормозящее влияние, но фактически решающей роли играть не мог.