Владислав Лебедько - Хpоники российской Саньясы. Том 1

Итак, через несколько дней после разговора с Верой я позвонил Попандопуло и попал не туда (как потом выяснилось, неверной была последняя цифра номера). Я продолжил поиски. Был конец ноября, и я узнал, что только что из Кореи прилетела еще одна женщина из той же компании. Назовем ее Клавой (она вообще не хотела фигурировать в книге о «людях, ничего в Духовности не понимающих и только играющих в многозначительные мистификации»).

Клава согласилась встретиться. Дело происходило в кафе, неподалеку от Василеостровской. Интересная деталь: я только что говорил о том, что почти все в этой компании курят и выпивают, но когда в кафе мы взяли чай, а официантка, проходя мимо столика, поставила пепельницу и спросила — «Курить будете?» — Клаву аж передернуло. Она только что прибыла из Дзенского монастыря, где проходила стодневный Ритрит и большую часть беседы пыталась с ревностью неофита, как мне показалось, доказать мне, насколько там, в Корее, все Мастера настоящие, а у нас только многозначительного вида жулики и недоученные самоучки. Когда я рассказал о нескольких людях, с которыми встречался и поделился своими впечатлениями, она с усмешкой отмахнулась и сказала иронически: — «Вы очень впечатлительный и эмоциональный молодой человек, которому за счет многозначительного вида и намеков на всякую таинственность можно навешать лапши на уши. Если же говорить о настоящей Практике, в частности о Дзен, то там эмоциональность и впечатлительность очень быстро отсеиваются. Кстати, очень не хотела бы произвести на вас какое-то впечатление». — «А ведь произвели!» Обратная связь о том, что я впечатлителен и эмоционален, прозвучала для меня комплиментом, мне казалось, что в подобных встречах я вел себя наоборот излишне сухо, не проявляя, так сказать, яркости жизни. Клава продолжала: — «Все эти наши «мистики и мастера» только языком ворочать горазды. Нет, чтобы поехать к настоящим Мастерам, в Корею — поучиться. Они бы там приумолкли. Говорит же Корейский Мастер Сэнг Сан, у которого я учусь, что мол, «засунь свой язык в жопу и держи там»». Мне пришлось отметить, что Сэнг Сан, хотя, по видимому, и заслуженный Мастер, но по части языка он не прав: языку в жопе будет невкусно, да и создан язык природой для несколько иных целей. Разговор явно не клеился. Так как я знал, что Клава не один год провела в окружении таких людей, как Попандопуло и Максимов, ее неофитская ревность была для меня неожиданной.

— «Послушайте, Клава, дайте мне, пожалуйста, телефон Попандопуло, и расстанемся с миром!»

— «Ну, вы нахал! Мало того, что говорите всякую чепуху, так еще и требуете от меня телефоны близких мне людей, которые, я уверена, и видеть-то вас не захотят!»

Посидели еще немного молча. Я понял, что поиски Попандопуло в очередной раз затягиваются. Попробовал провокационный ход:

— «После общения с вами, у меня создается впечатление, что Дзен зомбирует людей».

Клава быстро встала из-за стола и направилась к выходу. Перед дверью я догнал ее…

— «Неужели вы обиделись? Вы ведь говорили, что Дзен отсеивает всякие эмоции:»

Надеюсь, что мы все-таки не поссорились. По крайней мере, я проводил Клаву до метро, где мы достаточно мирно попрощались. Когда Клава уже подходила к турникету, я крикнул ей:

— Передайте Попандопуло, что я все равно его найду!»

Вернувшись домой, я стал снова звонить по телефону, данному мне Верой. Несколько раз я попадал не туда, потом стал звонить, меняя каждый раз последнюю цифру. На третий раз женский голос ответил:

— «Он спит, позвоните попозже».

Итак, шанс на встречу появился.

Первый раз я позвонил в час дня. Надеясь, что к четырем часам Попандопуло все же проснется, я позвонил снова. Тот же ответ. Аналогично и в шесть часов и в девять вечера. Наконец, в одиннадцать с небольшим, на вопрос — «Проснулся ли Григорий?» мне ответили: — «Подождите, сейчас он подойдет»…

Начинается Идеалами, а кончается под одеялами…

(Григореу Попандопуло «Учителя и Пусть»)

01–02.11.1998

В телефонной трубке послышался необычайно мягкий, доброжелательный голос:

— Да, я вас слушаю.

— Это Григорий?

— Григорий.

— Добрый вечер. Звонит Влад Лебедько. Вам обо мне Клава не рассказывала?

— Нет.

— Я про вас книгу пишу. Можно с вами встретиться?

— Занятно. А вы мне пургу про Дзен не будете гнать?

— Нет, конечно.

— Тогда приезжайте. А то я эту суку, блядь к себе на порог не пускаю. Затрахала все мозги своим ебаным Дзеном…

— Когда мне к вам приехать?

— А приезжайте сейчас…

Одиннадцать вечера, а живет Попандопуло на другом конце города, судя по номеру телефона. Предложение его звучит очень мягко и дружелюбно, так, будто мы знакомы уже давно.

— А может быть завтра?

— Да чего там — завтра. Приезжайте сейчас.

Никакой настойчивости в голосе нет, и вроде как бы и можно попытаться отложить, но на самом деле понятно, что отложить нельзя, что сейчас — единственный шанс.

— Говорите адрес, я выезжаю.

Когда я приехал, Григорий оправдал мои предположения, что шанс был единственным:

— Если бы вы начали откладывать, я послал бы вас на хуй. Какой мне смысл два дня вас во внимании держать. Назвался — приезжай!

Встретил Григорий меня чрезвычайно радушно и приветливо. У него был самый разгар рабочего «дня». В тот период он днем спал, а ночью работал. Как раз перед моим приездом и уже позже, во время нашей беседы, он создавал на компьютере фрагмент какой-то работы. Вообще, во время нашего разговора Попандопуло был чрезвычайно динамичен: он то садился к компьютеру и создавал очередную деталь, то быстро передвигался по комнате, садился в разных ее концах, потом снова усаживался к компьютеру и показывал мне какие-то свои масштабные проекты, демонстрировал свои работы. В три часа ночи начал предлагать мне плотный обед, а когда я отказался, — удивился:

— А как же сбой всяких распорядков и привычных расписаний? Как там у Кастанеды?

В большой комнате собралась вся семья: жена Попандопуло — Инга, по виду и поведению также как и Вера вызвавшая у меня ассоциацию с Кастанедовскими женщинами-воинами, и два молодых человека, лет по восемнадцать, сыновья Инги. Ребята мне очень понравились. Сохраняя ангельское выражение лиц, они с чистейшей наивностью и добродушным смехом воспринимали все Попандопульские шутки и приколы, изобилующие отборным матом, при этом чувствовалось, что ребята осознают, что никакой пошлости или сальности в этих шутках нет. Был мат, но не было сквернословия.

Приход ночного гостя эти молодые люди восприняли с удовольствием и ожиданием: в доме знали, что если приходит какой-нибудь такой «писатель» или типа того, значит, будет цирк. Сам Григорий по отношению к своим приемным сыновьям вел себя, как старший друг: