Владимир Осипенко - Привилегия десанта

С завязкой боя мы с комбатом выдвинулись на броне в предгорье. В эфире мат и трескотня автоматов. Да собственно, всё и так было понятно. Встряли серьёзно. Поиск перестаёт быть интимным делом нашего батальона. Комбат вышел на связь с комдивом, а я, прихватив писаря и пару бойцов, бросился вверх, чтобы разобраться на месте.

Бой то затихал, то вспыхивал с новой силой. За каждым поворотом и валуном не знаешь, кого встретишь. Бойцы отстают, а я, как та курица, думаю: не слишком ли быстро я бегу? Хотя бегом это можно было назвать весьма условно. На половине подъёма встретил первую группу бойцов.

— Там один тяжёлый, никак не удаётся вытащить из-под огня…

Сами несут одного легкораненого. Это мне так показалось, потому что боец улыбался и скакал на одной ноге, держась за плечи товарищей. Наверное, ещё «промедол» действует. На каждом куча железа своего и трофейного. Пара бойцов изготовилась за камнями и готова отрубить «хвост», если духи попрутся за группой. Один сандалит короткими очередями. Падаю рядом. Таджимон группы.

— Куда лупишь?

— Вон видите, за тем камнем…

До боли в глазах всматриваюсь в указанном направлении.

— Ни хрена я не вижу.

Смотрю, у парня глаза совсем оловянные.

— Так, братан, ствол на предохранитель и бегом вниз к броне! Понял!?

Крови не видно, но вид — как будто его со скалы сбросили или обкурился.

Метров через сто встречаю основную группу.

— Всё нормально, оторвались. Помогите, если можете, арьергарду, — попросил ротный.

В группе ещё двое раненых. Одного четверо тащат на плащ-палатке. По сыпучим камням поднимаюсь ещё на 30 метров. Два обессиленных бойца лежат на спине и как рыбы хватают воздух ртами. Между ними боец без оружия со жгутами на ногах. Повязка на коленях и выше вся в крови.

— Кто остался наверху, — спрашиваю.

— Там разведка.

— Раненые?

— Нет, прикрывают.

— Ты как, — наклоняюсь к раненому.

— Он не слышит, без сознания…

Сначала что-то тупо шмякнуло над головами и по шее секануло камнями, потом многоголосое эхо разнесло звук автоматной очереди.

— Суки, — прохрипел один из бойцов, скатился на пару метров вниз и дал наугад ответную очередь.

Сверху короткими ударили ещё пара автоматов и солидно РПК. Это разведка, разберутся.

— Помоги, — обращаюсь к другому и взваливаю раненого на спину. — Что-то я его не узнаю.

— Это молодой, младший сержант Тарасов, только из учебки. Его первый бой…

— Чем их там, в учебке кормят? Кабан…

Но боец был не при чём, это я в ходе быстрого подъёма уже «наелся». Однако честно метров тридцать-сорок проскочил на рысях. Боец очнулся и даже пару раз, хватаясь руками за скалы, помог мне сохранить равновесие, когда из-под ног предательски соскальзывали камни. Вот когда я упал с ним под очередной камень, понял, что воздух куда-то делся. Открыл рот, но вдохнуть никак не мог. Боец застонал. Хороший признак, значит живой. Теперь уже солдат взваливает товарища на спину, а я с двойным комплектом оружия пытаюсь поддержать их во время спуска, остальные прикрывают со спины.

Второй раз сержант показался мне ещё более тяжёлым, и расстояние пробежки сократилось вдвое. Хотелось увеличить и время отдыха, но в спину толкали всё более редкие периоды возвращения раненого бойца в сознание. Так, сменяя друг друга, мы всё дальше отходим от звуков боя. Потом он и вовсе стих.

Мне казалось, что всё произошло очень быстро, однако почти внизу навстречу нам вышли совершенно незнакомые бойцы и подхватили раненого сержанта. Оказалось, что уже прибыл резервный батальон из Кабула. Значит, с момента начала моего подъёма прошло часа три. Мне не хотелось бросать на чужих своего бойца и я сопроводил его до самого вертолёта, который, не останавливая винты, молотил поодаль от брони. За мной увязались и догнавшие нас разведчики. Перекрикивая рёв двигателя, что-то ободряющее кричали молодому сержанту и другим раненым. Они измученно улыбались и кивали в ответ. В вертушку запрыгнул батальонный док, и они улетели.

Дальше, как только отдышался, все, как обычно — строиться, доложить БЧС (боевой и численный состав). Командиры мне, я комбату, тот комдиву, мол, всё в порядке. Комбат увидел меня со спины:

— Васильич, тебя зацепило?

— Нет, — говорю, — это не моя кровь.

От прибывшего на выручку батальона получил привет от Лёвы Саргсяна, старинного товарища по Алитусской разведроте. Весельчак и балагур, он привёл меня в разведроту и с тех пор постоянно опекал, как будто я навсегда для него остался зеленым, как три рубля, лейтенантом. Сейчас он «замствует» в батальоне 317 полка. В Афгане на два месяца больше. Виделись один раз на аэродроме Кабула. Я из вертолёта, а он с группой бойцов в вертолёт. Наклонился и крикнул на ухо:

— Володя, береги себя!

Просто привет, а на душе стало тепло и приятно.

Я на радостях и не проверил отдельно оружие раненых. «По коням!» — и вперёд на заставы. Стволов-то было в избытке, приволокли кучу трофейных автоматов, ну и автоматы раненых положили вместе с духовскими. Только через день, когда провели пономерной учёт, оказалось, что трофейных автоматов на один больше, а нашего (Тарасовского) нет. Комбат-то комдиву уже доложил, что всё в порядке, теперь моя очередь докладывать командиру полка, что потерян автомат. То, что я услышал о себе по радио, на бумагу не ложится. Заодно ответил и за авантюризм, и за всех раненых. «Ждите приказа».

…Вот сегодня дождался. Я выжал и стряхнул комбез. Кажется, сгодиться. Не на строевой же смотр в нём ходить! Вообще-то я бы нашёл, кому доверить постирать комбинезон, но сейчас мне хотелось побыть одному, чтобы не слушать сочувствие и подколы друзей.

В штаб вернулся прямо к обеду. Комбат, замы, Дворников за столом. Но не едят, ждут меня. Бутылка водки… За обедом такого ещё не было, только изредка в ужин, чтобы сразу спать и не попадаться на глаза бойцов. Разлили, комбат встал:

— Володя, не хотел тебе говорить. Из дивизии сообщили: вчера погиб Лёва Саргсян. Давайте, мужики, сразу «третий», не чокаясь…

Я выпил водку как воду, не различая вкуса. Сел, но спазмы сдавили горло, встал и вышел. Мне второй раз за эту неделю не стало хватать воздуха…

Всё-таки сильно вбивали нам в мозги тезис о том, что мы в Афгане оказываем интернациональную помощь.

Я здесь полгода. Повидал разного и наделал всякого, но вот того, что с чистой совестью можно было назвать «помощью», как-то не получалось. А тут срочно в полк на какое-то совещание вызывают. Грехов за собой не знаю, поэтому еду спокойно, даже умиротворённо. Пялюсь по сторонам.