Дмитрий Лухманов - Жизнь моряка

Оставалось только предположить, что Мордухович замошенничал деньги и не расплатился своевременно с доком.

Так как прошлогодний ремонт «Астрахани» в Шанхае стоил всего около восьми тысяч долларов, то дело не казалось нам особенно серьезным и скорее походило на досадное, легко поправимое недоразумение. Мы отправили правлению дока вежливое коммерческое письмо на безукоризненном английском языке с приложением копии всех денежных переводов, сделанных Мордуховичу для расплаты за ремонт пароходов. Мы просили, если деньги за ремонт «Астрахани» не были своевременно получены, предъявить счет агенту Патстону, а арест с парохода немедленно снять.

Покуда шла переписка с «Янцепу-доком», наступил срок отправления следующего парохода.

Грузов на Шанхай и Чифу накопилось много, и вторым рейсом отправился тоже большой, однотипный с «Астраханью» пароход «Эривань». Он никогда в Шанхае не ремонтировался и не имел никаких счетов с «Янцепу-доком». Однако, к полному нашему недоумению, «Эривань» тоже был арестован в Шанхае и по тем же мотивам, как и «Астрахань».

Ответа от «Янцепу-дока» не было. Растерявшийся Патстон умолял меня приехать в Шанхай.

Забрав с собой все оригиналы счетов и корабельные крепости всех утерянных и неутерянных владивостокских пароходов, я отправился в Шанхай на американском судне «Ханамет».

Ван Тин-мин, молодой интеллигентный китаец, наш бывший переводчик во Владивостоке, а теперь сотрудник шанхайского агентства, встретил наш пароход на моторном катере.

Покуда пассажиры возились с багажом и усаживались в большом присланном за ними тендере, мы с Ван Тин-мином съехали на берег на моторке. Международная (читай — английская) таможня долго и тщательно рылась в моих вещах, но, не найдя ни бомб, ни пулеметов, ни «ужасной большевистской литературы», в конце концов отпустила.

Был чудный вечер. Меня тянуло пройтись по набережной. Я передал вещи комиссионеру гостиницы «Астор-Хауз», и мы пошли с Ван Тин-мином пешком.

Путь лежал через бульвар. Он был полон нарядной гуляющей публики. Английский, французский, итальянский, испанский и португальский языки смешивались в нестройный гомон.

Изредка встречались группы японцев. Они держались отдельно, громко хохотали и скалили большие желтые зубы. Китайцев встречалось мало.

На эстраде играл оркестр с американского крейсера. Мне захотелось повнимательнее рассмотреть эту международную толпу и послушать музыку. Я сел на одну из скамеек, окружавших эстраду, но Ван Тин-мин, несмотря на то что на длинной скамейке кроме меня никого не было, оставался стоять.

— Что же вы не садитесь? Места довольно!

Ван Тин-мин грустно улыбнулся и показал мне глазами на спинку скамьи.

Четкими белыми буквами на ней было написано на английском, французском и китайском языках: «Китайцам садиться воспрещается».

Я сконфузился и вскочил со скамейки…

Мы продолжали, уже не останавливаясь, путь к «Астор-Хаузу». Разговор не клеился. Не доходя нескольких шагов до подъезда, Ван Тин-мин стал со мной прощаться.

— Куда же вы, Ван Тин-мин? Разве вы очень торопитесь? Зайдите ко мне, выпьем чаю, потолкуем, ведь мы с вами старые знакомые и давно не видались.

Та же грустная улыбка появилась на лице Ван Тин-мина.

— Да, мы с вами старые знакомые и давно не видались, но, к сожалению, Шанхай не Владивосток и «Астор-Хауз» не «Золотой Рог» [65] Владивостокская гостиница. . В «Астор-Хауз» не пускают китайцев…

— Черт знает что такое! Да как же китайцы терпят подобное безобразие? Ведь, что там ни говори, концессии концессиями, но ведь Шанхай, в конце концов, китайский город! И европейцев сравнительно с вами здесь только кучка! Что же вы, долго намерены это терпеть?

Улыбка сбежала с лица Ван Тин-мина. Оно сделалось сразу серьезным и посерело. Его раскосые большие темно-карие глаза как-то особенно заблестели и сузились.

— Не надо об этом говорить… — ответил он. — Все придет в свое время, и, может быть, скорее, чем многие это думают… До свидания. Спокойной ночи… Завтра утром я буду ждать вас в агентстве.

После переговоров с Патстоном, таможней, правлением «Янцепу-дока» и канцелярией смешанного консульского суда выяснилось, что причиной ареста «Астрахани» и «Эривани» явилась совершенно невероятная коммерческая махинация Федорова, его помощника Кампаниона и агента Мордуховича. Во время последнего владивостокского переворота Федоров с помощью Мордуховича и царского консула Гроссе захватил ремонтировавшийся в «Янцепу-доке» пароход Добровольного флота «Индигирка». Она стояла на капитальном ремонте и за этот ремонт Федоров задолжал доку больше двухсот тысяч долларов.

Когда он прочел во владивостокских газетах о возобновлении рейсов Владивосток — Шанхай, у него родился новый жульнический план.

С помощью Гроссе, устроившегося советником по русским делам при китайском комиссаре, и Иванова, бывшего вице-консула, попавшего в асессоры [66] Заседатели в суде. смешанного суда, Федоров заложил «Янцепу-доку», конечно условно, на основании секретного соглашения, семь лучших владивостокских пароходов, не бывших в его распоряжении. Сделка была совершена на основании доверенности, выданной Федорову в Париже, как управляющему всеми делами Добровольного флота на Дальнем Востоке с пребыванием в Японии до установления в России «законного порядка». Эту сделку оформил асессор Иванов в бывшем царском консульстве уже после его упразднения и зарегистрировал в нотариальном столе смешанного суда.

Начался нелепый, дорого стоивший судебный процесс.

Американская адвокатская фирма «Фессенден и К о» (в Шанхае адвокаты, маклеры и даже врачи работают фирмами), взявшаяся вести наше дело, придумала следующий выход. Общая рыночная стоимость «Астрахани» и «Эривани» достигала четырехсот тысяч долларов, Фессенден предложил нам перезаложить оба парохода одному из американских банков за сумму долга «Янцепу-доку» и, получив ссуду, выкупить три парохода вместо двух, приобретя таким образом и «Индигирку». Корабельные крепости всех трех пароходов находились у меня на руках.

Операция перезаклада прошла удачно. «Астрахань» и «Эривань», переведенные на всякий случай из международных вод в китайские, стояли под охраной китайского адмирала.

В назначенный день мы явились с Патстоном в суд, имея при себе чек на двести пятьдесят тысяч долларов.

Заседало трое асессоров: англичанин, безукоризненно одетый джентльмен с надменным бритым лицом, жирный китаец, типа старых богдыханских мандаринов, и круглый лысый, вертлявый и нахальный Иванов. От «Янцепу-дока» явился помощник управляющего, а от эмигрантского Доброфлота — Годдар с адвокатом Фишером.