В. Н. Кривцов - Отец Иакинф

— Не скажите, батюшка. Убежден, что ему будет интересно потолковать с вами. Каждый талантливый человек приводит его в восторг. А о Восточной Азии он мечтал с юных лет своей жизни.

II

Приехал Гумбольдт в Петербург восемнадцатого апреля и провел в российской столице почти три недели. Но несмотря на все усилия Шиллинга, пригласить Гумбольдта к себе ему так и не удалось. Тот был недосягаем. Все вокруг него находилось в постоянном движение. Невозможно было себе представить большего внимания и более изощренного гостеприимства, чем то, которым его окружили в российской столице. Остановился он а доме прусского посла на Гагаринской улице и пожелал, чтобы двери его кабинета были открыты для всех, желающих его видеть. Но застать его там было мудрено. После полудня его подхватывал вихрь светских приемов, официальных завтраков, званых обедов, балов, раутов и не отпускал до глубокой ночи. Возвращался Гумбольдт в дом прусского посла уже под утро, совершенно изнемогая под тяжестью выпавших на его долю почестей. Почти всякий день обедал он с императорской фамилией, а вечера проводил то у императрицы, то у наследника или великих князей и княгинь. Только раз на ординарном заседании Академии наук, где Гумбольдту вручали золотую юбилейную медаль, выбитую но случаю столетия академии, и диплом почетного академика, Шиллингу удалось обменяться с ним несколькими фразами и представить ему Иакинфа.

С трудом вырвался Гумбольдт из подхватившего его в русской столице вихря светских развлечений. Уезжал он из Петербурга рано утром восьмого мая. Шиллинг с Иакинфом пришли его проводить. Гумбольдт решил выехать как можно раньше, чтобы избежать торжественных проводов. И все же Гагаринская улица и набережная, примыкающие к особняку прусского посла, была запружены народом. Отправлялись Гумбольдт и его спутники на двух колясках с крытым верхом, каждая из них была запряжена шестерней цугом. За ними следовала рессорная бричка для инструментов и багажа. Экипажи были изготовлены специально для экспедиции.

Гумбольдт тепло попрощался с Шиллингом:

— Если только вернусь жив-здоров, непременно навещу вас, барон.

Проводив Гумбольдта, Шиллинг и Иакинф стали готовиться к своей собственной экспедиции, хотя разрешение на нее получено еще не было. Но Шиллинг был исполнен веры, что непременно добьется на то высочайшего соизволения.

Выполнение намеченных Шиллингом задач требовало больших расходов. Они, конечно же, значительно превысят казенные средства, которые могли быть отпущены на экспедицию. Единственным богатством у Шиллинга была собиравшаяся им на протяжении многих лег библиотека. Частью ее книг Шиллинг решил пожертвовать. Пустив в ход свои светские связи, он добился разрешения на продажу министерству народного просвещения, на выгодных для себя условиях, части собрания китайских, маньчжурских, монгольских, тибетских и других сочинений, состоявших из 314 названий и содержавших вместе 2600 томов. Жаль было расставаться с этим сокровищем, но что было делать? Да к тому же в Сибири и в Кяхте, как его уверил Иакинф, он сумеет пополнить свое собрание и более ценными книгами. Полагаться на щедрость правительства было невозможно. Как бы то ни было, финансовая сторона экспедиции была обеспечена.

Иакинфу же хотелось до отъезда завершить свои основные работы, посвященные географии и истории сопредельных России и Китаю азиатских народов и окраинных китайских земель, чтобы можно было приступить к следующему пункту своей обширной программы — описанию самого Китая. Из задуманной им серии больших монографий, посвященных этим народам, у него осталась одна — "История Тангута и Тибета", и он принялся за нее с тем рвением, которое его всегда отличало. К концу года, и уж во всяком случае к началу следующего, на которое они планировали свою поездку, он закончит эту кропотливую и трудоемкую работу. Собирал он также материалы к китайской грамматике, которой намеревался заняться в Кяхте. Поддаваясь уговорам Сенковского, написал по-французски ответ на критику Клапротом его работ и издал его в Петербурге на французском языке отдельной брошюрой под названием "Observations sur les traductions et les critiques littêraires de M. de Klaprott, par R. P. Hyacinthe Bitchourine" {Замечания на переводы и литературную критику г-на Клапрота, соч. отца Иакинфа Бичурина (франц.).} и послал ее Парижскому Азиатскому обществу с вежливым письмом Абелю Ремюза.

III

Во вторник на второй неделе ноября Иакинф получил письмо от академика-секретаря Фуса с приглашением пожаловать на экстраординарное заседание Академии наук, которое имеет быть шестнадцатого ноября тысяча восемьсот двадцать девятого года. В сей торжественный день, говорилось в письме, Императорская Академия наук от имени всей России принесет дань уважения славнейшему из естествоиспытателей и путешественников нашего века, его высокопревосходительству, действительному тайному советнику дружественного нам прусского королевства, почетному члену Императорской Академии наук, барону Александру фон Гумбольдту, счастливо возвратившемуся из многотрудного путешествия его по Сибири.

День стоял солнечный, и Иакинф отправился из лавры пешком. Он прошел по всему Невскому, пересек обширную площадь перед Адмиралтейством, обогнул все еще строящийся Исаакиевский собор и по плашкоутному мосту напротив собора перешел на Васильевский остров.

Никогда еще, во всяком случае на памяти Иакинфа, набережная перед зданием Академии наук не была столь оживленной. Мостовая была запружена народом, а к подъезду прибывали всё новые и новые экипажи, один роскошнее другого. Многие запряжены были цугом — с форейторами и ливрейными лакеями на запятках. Академики и члены-корреспонденты совершенно терялись в этой блестящей толпе, спешащей к подъезду. Вот на шестерке великолепных коней подъехал сам генерал-губернатор столицы, за ним непрерывным потоком съезжались важные сановники — статские, военные и духовные. Сверкнул бриллиантовый крест на белом клобуке митрополита Серафима; за ним на четверке цугом подкатил все больше входящий в силу протоиерей Казанского собора Петр Мысловский, удостоенный за увещания участников возмущения на Сенатской площади личного монаршего благоволения и избранный в прошлом году в действительные члены Российской академии. Толпа расступилась — подъехала карета августейшей покровительницы наук великой княгини Елены Павловны. Не успела она скрыться в подъезде, как показалась коляска его королевского высочества герцога Александра Вюртембергского. Иакинф поспешил к подъезду и, хотя до открытия заседания осталось еще почти полчаса, едва пробился. Внушительные привратники в расшитых золотом ливреях с недоумением косились на его монашескую рясу, и ему не раз пришлось вытаскивать официальный билет, адресованный члену-корреспонденту Академии наук отцу Иакинфу.