В. Н. Кривцов - Отец Иакинф

В городе только и было разговоров, что об этих мерах новых сибирских правителей. Все в один голос жаловались на губернаторский произвол.

Чего только не наслушался Иакинф про Пестеля и Трескина за короткое время пребывания в Иркутске! Как-то раз, через несколько дней по приезде, богатый иркутский купец Николай Степанович Чупалов, узнав о возвращении Иакинфа, пригласил его на обед. Отказываться было неловко: с Чупаловым Иакинф был знаком с первых дней прибытия в Иркутск. Летом и осенью восемьсот второго года тот возводил своим иждивением новую каменную ограду вокруг монастыря, и они с Иакинфом часто встречались.

На обед к Чупалову собралось небольшое, но избранное общество именитых иркутских граждан, в том числе и иркутские миллионщики — Михаил Сибиряков и его тесть коммерции советник Николай Мыльников. Хозяйка, дебелая, полногрудая, томно потупив глаза, вышла к гостям перед самым столом с подносом водки и, обнеся всех, удалилась.

Остались одни мужчины. Разговор скоро зашел о сибирском начальстве. Предстояли выборы нового городского головы на следующий трехлетний срок. В головы прочили Михаила Ксенофонтовича Сибирякова, — он пользовался у сибирских купцов немалым влиянием. Смещение генерал-губернатора Селифонтова было в значительной степени следствием настойчивых жалоб Сибирякова государю от имени иркутского общества. Об этом в городе знали и относились к Сибирякову с уважением. И все же за столом над ним подтрунивали.

— Ну чего же ты добился-то, Михаил Ксенофонтович? — спрашивал его Чупалов. — Поменяли нам серка на волка. С адмиралом все-таки можно было как-то ладить, а к этому не знаешь, как и подступиться. Да и дела-то он все Трескину передоверил, а сам, поговаривают, в столицу собирается.

— И скатертью дорога, — донеслось с другого конца стола.

— Чем же он вам так насолил? — полюбопытствовал Иакинф.

— Да это же какой-то жестокосердый проконсул, враг всякого благородного порыва! — горячо заговорил сидевший рядом Алексей Евсеевич Полевой. — Вы знаете, отец Иакинф, иные бывают жестоки из желания выслужиться, из мщения, даже из трусости, я допускаю. А для этого зло — стихия, без которой он не может дышать, как рыба без воды. Какая-то невероятная жадность к наказаниям. И ни министерские, ни сенатские распоряжения, ни законы про него не писаны, мало что они существуют для всеобщего исполнения.

— Видно, Пестель с Трескиным почитают себя исключением! — лукаво прищурился Иакинф.

— А мы это исключение вот где чувствуем, — постучал Сибиряков ребром ладони по шее. — Были у нас завсегда контракты с казной, так губернатор самовластно их уничтожил. Не одного купца через то пустил по миру.

— А перестройка города? Сколько обывателей из-за нее вконец разорилось!

— Преследуют и предают суду именитых граждан по самым вздорным наветам. А чуть что, генерал-губернатор и сам сошлет за Море без суда и следствия.

— И самое главное — окружил себя злодеями и мошенниками, и наипервейший из них наш иркутский губернатор.

— Но, простите, я слыхал, Трескин — человек необыкновенного ума и неукротимой энергии, — сказал Иакинф с насмешливой улыбкой. — В шесть часов утра он уже принимает доклады!

— Ну и что ж? Ума у него не отымешь, — живо отозвался Полевой. — Он и в самом деле не глуп. Но ум-то у него не государственного деятеля, а полицейского чиновника! Может, при его рвении, он был бы и неплохим исполнителем — в хороших руках. Но Пестель предоставил его самому себе и облек самой высокой властью.

— А каков у них выбор чиновников? Они отличают людей, деятельных только в разорении купцов и поселян! А особливо братских.

Братскими называли в Сибири бурятов, и прозвище это Иакинфу нравилось.

— А пуще всех Агнесса Федоровна, — вставил хозяин.

— Что это еще за Агнесса Федоровна? — поинтересовался Иакинф.

— Супружница трескинская. Сам-то с умом, а эта открыто грабит. И года не прошло, как она объявилась, а уж собственной канцелярией обзавелась, повлиятельней губернаторской. Все из чиновников порасторопней да помоложе.

— И притом женщина-с весьма нестрогих правил, я муж, говорят, в дела ее ни в каком отношении не вмешивается, — многозначительно заметил сидевший напротив сухонький старичок с белым венчиком вкруг лысой головы. — Сказывают, Трескин и в милость-то к Пестелю вошел благодаря ей.

— Откудова это известно?

— А вот слушайте-с, — не торопясь ответил старичок и обвел всех живыми не по возрасту глазами. — Познакомился Пестель с Трескиным, когда управлял в столице главным почтамтом. При покойном еще императоре. Приметил там чиновника весьма деятельного и рьяного. И сказывают, Трескин оказал своему патрону весьма важную услугу-с. Когда понадобилось тому любовницу замуж выдать, Трескин взял да сам и женился на ней. Уж куда больше услуга-с! А сынишка-то у Трескина вылитый генерал-губернатор. Не примечали?

— Ну это не наше дело, — сказал хозяин.

— Как это не наше дело? — обиделся старичок. — Вот с тех пор они и стали друзьями — водой не разольешь. Говорят, Пестель и в Сибирь-то ни за что не хотел ехать, ежели не дадут ему Трескина в иркутские губернаторы.

— Всю губернию, да и всю Сибирь, они вот где держат, — показал Сибиряков на крепко сжатый кулак. — Всюду своих людей расставили. А каков это народ, сами посудите: нижнеудинский исправник высек ремнями протоиерея, и публично — заметьте. И что же? Как с гуся вода! В Енисейске тамошние чиновники удумали подать генерал-губернатору жалобу на своего городничего, сместить его просили. Так что вы скажете? Городничий в праздничный день, при всем честном народе, прокатился по городу на своих чиновниках, воеже не повадно было жалобы на него писать! Да, да, самым натуральным образом — впряг в коляску и прокатился! А генерал-губернатор со своей стороны еще и наказал этих "ябедников" за ложные их изветы, дабы, как прописано в его рескрипте, "восстановить колеблемое развратом спокойствие".

— Да он спит и видит, чтобы весь край в гробовое молчание погрузился, и спокойствие народное в сем молчании полагает, — опять не выдержал Полевой.

III

Много услышал Иакинф в тот вечер про Пестеля и Трескина, а перед отъездом из Иркутска его и самого пригласили к генерал-губернатору. Иакинф пошел в знакомый дворец над Ангарой.

Принял его Пестель в той же гостиной, где в позапрошлом году Иакинф разговаривал с графом Головкиным. Но Юрия Александровича, величавого и стройного, генерал-губернатор не напоминал даже отдаленно — низкорослый, кругленький, с брюшком. Из-за золотых очков на Иакинфа смотрели светлые проницательные глаза. На протяжении всего разговора они так и покалывали, как иголками.

Перед отъездом начальника духовной миссии в Пекин генерал-губернатор решил сделать ему напутствие.