Мария Вега - Ночной корабль: Стихотворения и письма

Фотографии в стеклах
Наклонили желтые лица.
А эта, самая блеклая,
Почти что снится…

Знали воина, зрелого мужа.
Всё, что было потом.
Но никому не нужен
Мальчик с обиженным ртом.

Только я берегу наследство.
Уходящий последний след:
Его забытое детство,
Его одиннадцать лет.

Томиться над тетрадями пустыми,
Всю ночь не спать, и в папиросном дыме
От вздоха улетающее ими
Чертить остывшим пеплом
Знать, что ты умер, что тяжелым склепом
Задавлены незрячие глаза…

И падает холодная слеза…

Моих ночей опустошенных мука
Без музыки, без малого луча.
По мертвым клавишам стуча,
Скользит рука и не находит звука.

Из сердца твоего растет трава.
А я живу.
Но разве я – жива?

Жизнь уйдет, и ничего не даст она,
Как ни задыхайся, ни моли,
Только лента от венка распластана
В вековой, кладбищенской пыли.
Только ворох писем в яме мусорной
Да пустые ящики стола.
Всё, что было нежного и грустного,
В день уборки заметет метла.
Что нам души дымные и синие,
Распыленные в нирване сна?
Кто вернет нам просто утро зимнее.
Желтый снег на выступе окна?
Холодно сияет небо вешнее,
Холодно мерцает россыпь звезд…
Ах, любовь! – Она такая здешняя,
Горькая и теплая до слез.
Нас самих в пустыне жалят аспиды,
От венцов колючих лбы в крови.
Мы и сами проданы и распяты
На крестах заплаканной любви.
Как же Ты, в Твоей жестокой Вечности
Не опустишь виноватых глаз
Перед страшной смертью человеческой,
От которой никого не спас?

Я никуда не приведу,
Не помогу найти звезду.
Не жди ни близко, ни вдали:
Я только зеркало земли.
Тьму отражаю, свет ловлю,
Ни тьмы, ни света не люблю.
В холодном зеркале равны
И я, и ты, и боль, и сны.
Когда пройду (как всё прошло!),
Обрежешь сердце о стекло.

Лилит улыбалась в тумане зеркал,
Лилит появлялась в расселинах скал,
И падали листья, и время текло
В лесные пруды, в золотое стекло.
Был огненный вечер над морем разлит.
И в море купалась и пела Лилит.
Точеные рожки в багрянце кудрей
Изогнутой лирой сняли над ней.
Не Ева, не Ева, – сестра мне Лилит,
Она мне гореть, не сгорая, велит
В разливе пожара, а зверином зрачке,
В ночном светляке, в золотом угольке.
Во всем, что сверкает и брызжет огнем,
В живом, ослепительном горе моем.

Туман. Дожди. Потемки. Гарь.
И облетелых листьев клочья.
Как будто злая ведьма ночью
Стенной трепала календарь
И, четырем ветрам предав.
Метлой швырнула в непогоду.
В зеленом сумраке канав,
Последний раз гнилую воду
Позолотив огнем сухим,
Весь в паутине обветшалой,
Кораблик-лист, слепой и шалый,
Мне сердцем кажется моим.

В бутылке старого вина
Давно иссякла кровь густая.
Сок источившая до дна.
Она в пыли лежит, пустая.

Но замени в ней бывший хмель
Твоих стихов ночным дурманом
И к берегам иных земель
Отправь скользить по океанам.

Пусть буйный вал взметет ее
До облаков и кинет мимо,
Пусть имя бедное твое
Через стекло богам незримо, –

Из всех падений, всех неволь
Горящих слов спасутся души.
Твои стихи морская соль
Острее сделает и суше,

И благородством старины,
И дальних странствий ореолом
Они подернуться должны,
И станет каждый стих тяжелым.

Когда просящая рука.
Разбив бутыль, страницы вынет.
Через моря, через века
Вино испытанное хлынет.

Но, словно солнцем озарен.
Тот, кто упьется дивным током.
Что будет знать, что вспомнит он
О созревании далеком?

О том, что в дымной, древней мгле
Всё тот же звук, и чист, и верен,
Был недослышан на земле
И на столетия потерян.

Когда температура сорок
И первобытный дремлет мрак,
Когда никто тебе не дорог
И безразличны друг и враг,
Тогда из сонного качанья
Слова прийти к тебе должны
О запевающем молчанье,
О расцветанье тишины.
И ты, в бреду, дойдешь до сути,
Горя, прозреешь и поймешь
С сороковой ступени ртути
Свою пророческую дрожь.
Не уступай беззвучной бездне,
Не падай на глухое дно,
Но в темном хаосе болезни
Найди сокрытое зерно
И рассеки одним ударом,
Пока ступень раскалена,
Пока твоим согрета жаром
Чешуйка малого зерна,
Пока в неповторимом зове,
Томленье озарив твое,
Из тайников кипящей крови
Встает иное бытие…

Как могут ангелы сойти
К нам по воздушному пути.
Когда навстречу им, рыча,
Летит стальная саранча?
Как белым перьям уцелеть,
Цепляясь за сплошную сеть
Дымящих фабрик, поездов
И телеграфных проводов?
И все-таки, в ночи, тайком,
Израненные, босиком,
Они бредут едва-едва
И прячут звезды в рукава.
Но кто из нас, больной и злой,
Томящийся во тьме гнилой,
Не вспомнит, улыбнувшись вдруг,
Что получил из чьих-то рук,
Хоть раз, глоток живой воды
С зеленым отблеском звезды!

Сегодня утром красный жук
На подоконник влез украдкой.
По нитке шелковой паук
Спустился над моей тетрадкой,
В саду шиповник бросил мне
Цветок раскрытый на колени,
А ночью маленькие тени
Писали буквы на луне.
Ах, что-то будет?.. Всё кругом
Дарует смутную примету.
Не радость ли, бродя по свету,
Зайдет случайно в этот дом?

В каком горниле расплавишь,
В какие слова вольешь
Двойную – дождя и клавиш –
Двойную – до сердца – дрожь?

Нет мускула, нет ресницы,
В которых бы ритм не пел.
В рояле, в окне струится
Сверкающий ливень стрел.

Какую звезду оставишь,
Каким стихом изойдешь.
Двойная – тоски и клавиш –
Двойная – до крика – дрожь?

Да будет, да будет слово!
Но слова предельный звук
Оборван… Гремит сурово
Стаккато суровых рук.

В сухой, рассыпанной дроби
Приказ: О себе – молчи…
И руки упали, обе,
Как сломанные лучи.

Выше всех богатырским ростом.
Глядя в небо и в даль морей,
Что ты видел, ярый апостол,
Над толпой других рыбарей?

А когда огоньки вспорхнули
На двенадцать суровых лбов,
Что ты слышал в смятенном гуле
Двенадцати языков?