Мария Вега - Ночной корабль: Стихотворения и письма

Ей только бы, нацелясь, доплеснуть
До стойкой ели и ударить в грудь,
Взъерошенными листьями мотая,
Но шалых вихрей налетает стая,
Дугой обратной белый ствол креня,
И брызнули с ветвей каскадом слезы…

Терпенье ели близко для меня,
Но ближе мне отчаянье березы.

Не гонясь за солнцем ярым
В пустоту и зной,
Он назвал себя Икаром
Для судьбы земной.

Он летел не разбиваясь,
Крыльев не сложив,
Он летел, другим на зависть,
И остался жив.

Не приклеенные воском
Крылья вдаль и ввысь
По сценическим подмосткам
Жизни пронеслись,

По руинам всех столетий,
Всех немых гробниц,
На которых летом дети
Кормят хлебом птиц.

Без распада, без сожженья,
Без каленых стрел,
Солнцем перевоплощенья
Сам себя он грел.

С этим солнцем, верным другом,
В бурю, наугад
Проникал он, крут за кругом,
Вслед за Данте в ад.

В ад умов убого-скудных,
В ежедневный наш
Тесный ад надежд подспудных,
В ералаш и блажь.

Так, в эдеме и в эребе,
Плотью в плоть войдя,
Солнце не в далеком небе,
А в себе найдя,

В мире старом был Икаром,
Тенью всех теней,
Не затронут темным жаром
Адских ступеней.

Посмотрите, вот он даст нам
Освещенный дом,
Сделав тусклое – прекрасным,
Черный цвет – цветком.

Нежно снимет струпья грязи
С придорожных трав
И взлелеет розу в вазе,
Это розой став.

За окном – ни дождя, ни луны,
Ни дыханья, ни шороха листьев.
Тишиною дорогу расчистив,
К стеклам льнут невеселые сны.

И не скрипнет нигде половица,
И не всхлипнет проснувшийся кран,
Только чудится – черный туман
Над моею постелью клубится.

Но откуда серебряный звук
И чуть слышно ползущее эхо?
Отголосок печального смеха?

Или, выпав случайно из рук,
Под кровать закатился мундштук
С папиросой, еще не зажженной?..
Вновь колышется вкрадчивый звон:
Это где-то задет камертон,
Темнотою завороженный.

И, то там зарождаясь, то тут,
В спящих ящиках бусы катая,
Сонмы звуков – хрустальная стая –
Хроматической гаммой бегут.

Вот запутались, перемешались,
Под сурдинку ведут разговор,
Перешли из мажора в минор
И устало в миноре остались.

Да и как им уйти от него
И на волю сквозь стены пробиться,
Если нет ни звезды, ни зарницы,
Ни дождя, ни луны – ничего!

В пыльных ящиках, в склепах тоски,
Воскресенья короткого ради,
Для меня зазвучали тетради
И блокнотов сухие листки.

По ночам выпадает роса –
Долговечности капель не верьте.
Голоса вы мои, голоса,
Соловьи, обреченные смерти!

Мы не знаем ни дня, ни числа:
Подкрадутся непрошено скоро.
Ворох мертвых бумаг у забора,
Это всё, что я миру несла?

Много страшного в горьком вопросе.
Лжет мне полночь. Я полночи лгу.
Лучше добрую лампу зажгу
И огонь поднесу к папиросе.

Голосам прикажу замолчать,
И окно распахну, и услышу,
Как, струясь на траву и на крышу,
Свежий дождь начинает шуршать.

И опять карандаш осторожно
Оживет, по бумаге бродя, –
Ведь не слушать ночного дождя
И стихов не писать невозможно!

Будет дождик серенький, сквозь сито
Тот же самый, что давным-давно.
Будет по-вчерашнему открыто
Над парижской улицей окно…

Ни землетрясения, ни грома,
А простые, будничные дни.
И совсем спокойно мимо дома
Шагом медленным пройдут они.

Голову склоню и еле-еле,
Только взглядом о себе скажу.
Только взглядом русские шинели
В улицу пустую провожу…

Странный сон сегодня мне подарен
За такие сны всю жизнь отдашь:
Под моим окном калужский парень
На груди оправил патронташ…

По имени музу просили назвать,
Просили наружность ее описать, –
Ведь разные музы бывают.
Но что я отвечу и как опишу
Единственный воздух, которым дышу,
И снег, что летает и тает,
Когда, леденея в тумане, блестящ
Невы беспредельной серебряный плащ…

Каков ее облик?.. Не в нем ли слились
Все белые ночи, холодная высь,
Все статуи Летнего сада?..

И нет ни лица, ни крыла, ни кудрей
У музы неназванной, музы моей, –
Души моего Ленинграда.

Истамбул коричневым офортом
Сочетался с Рогом Золотым.
Над кипящим парусами портом
Чернь смолы и темно-рыжий дым.
А когда огромным желтым глазом
Солнце, заходя, в волну нырнет,
Истамбул, дробясь в чешуйках вод,
Дымчатым становится топазом…

Если вдаль под вечер поглядишь,
Видишь – в облаках земля пропала,
И растет из облаков Париж,
В переливах сизого опала.
Там, в молочно-мутной глубине,
Огоньки бегут, и тлеют розы,
Словно не на небе, а на дне
Бродят непроснувшиеся грозы…

Много есть на свете городов,
От соседства с морем бирюзовых,
Изумрудных – в отсвете лесов,
Или аметистово-лиловых…
Белокаменной Москву зовем, –
Кто назвать рубиновой захочет?
Но она красна своим Кремлем,
Исполин-рубин на сердце ночи…

Что ни город – новый самоцвет,
И земля своим убранствам рада,
Но таких жемчужин в мире нет,
Как туманный жемчуг Ленинграда.
Белой ночи, северной весны,
Волн балтийских перламутр и тайна,
Шелест невской медленной волны –
Всё в нем бесконечно и бескрайно.

Дивный жемчуг, он горит зимой
Радугами снежных вдохновений.
Гением был создан город мой,
И второй пришел на землю Гений.
И светлы, в кружении снегов,
Имена, начертанные рядом:
Над гранитом невских берегов
Петербург обнялся с Ленинградом.

Скажи о ней, поведай,
Все люди знать должны:
Она звалась Победой
От первых дней войны.

В далекую дорогу
Она, врагу на страх,
Ушла, с бойцами в ногу,
В солдатских сапогах.

Она жила в землянках,
В окопах и на льду,
На пыльных полустанках,
В больницах и в бреду.

Кровавую дорогу,
Не потеряв лица,
Прошла с бойцами в ногу
До самого конца.

За ней идут герои,
И павшие встают,
И в небо голубое,
Гремя, летит салют.