Мария Вега - Ночной корабль: Стихотворения и письма

Мне кажется иногда,
Что набок сползла корона
Из темно-зеленого льда
На голове Додона.
Гора моя, царь Додон
(Сама назвала, без спроса!),
Люблю твой грузный наклон
И белую шишку носа,
И бороды водопад,
И снежной мантии складки.
На коленях твоих лежат,
Как ручные цыплятки, хатки,
А ты от лавин хранишь,
Гонимых злыми ветрами,
Крылышки темных крыш,
Опущенные шатрами
Над черной спиной земли,
Где ты им насыпал хвою…
И смерть от тебя вдали,
И всё, что с тобой, – живое.
Додон мой, Додон-гора!
Наверно, тебе неплохо
Стоять посреди ковра
Тюльпанов и чертополоха?
Звенят бубенцами стада,
Спускаясь с горного склона,
Вот почему тогда
Сползает набок корона
Из темно-зеленого льда
На голове Додона.
Не я ли, с ним заодно,
Чуть звоны коснутся слуха,
Спешу отворить окно
И прядь отвожу от уха.

Почему из всех времен,
Всех названий, всех имен.
Только это, только это,
Днем и ночью, в стоне ветра,
В плеске ливня… Почему?

Отойду, – с собой возьму
Раздающееся в ветре
Голос, эхо, зов: «Ай-Петри…»

Мне Ай-Петри незнаком:
Не рассказывал о нем
Никогда, никто, ни разу.
Но услышу «Ай» – и сразу
Близко-близко – сумрак, тучи,
Рыжий мох, седые кручи,
Как щиты богатырей.
Ветер рыщет, входа ищет
В это дикое жилище,
Без ворот и без дверей.

Пусть о нем не говорят:
Всё покажется мне ложью.
Я сама пришла к подножью
Древних гор, где встали в ряд
Скалы, сны, пласты туманов,
Крылья каменных химер…
Тихо входит Гулливер
В город спящих великанов,
Тихо входит грусть моя
В город дремлющих утесов,
И стоят вокруг меня,
Льдом позванивая, сосны.
Как ушей ни зажимай,
Бьют часы и вторит ветер.
Первый час воскликнул: «Ай!.»
«Пе – три…» – отзовется третий.

Поэт на языке богов
Почти коснулся откровенья
Но нет морей без берегов,
Полета без сопротивленья.

И слова нет, как ни зови
Его из глубины сознанья,
Для абсолютности любви,
Для беспредельности страданья.

Мне будет жаль расстаться с нею,
Она всегда была верна.
С утра кивала мне она,
В окне раскрытом зеленея.
Когда бессонница меня
Звала к стихам глубокой ночью,
Светясь от лунного огня,
Как бы зажженная нарочно,
Свечой серебряною став,
Береза, не сгорая, тлела,
И отражение, упав
В мою тетрадь, в тетради пело!
Чернели на ее коре
Пометки клинописью древней.
Писала ли она сестре,
За тридевять земель, в деревню,
В Россию дальнюю мою?
Любила ли, как я люблю?
Зимой, веселые подруги,
Которым дорог снег-снежок,
Она – в густые хлопья вьюги,
Я — в оренбургский мой платок
Закутанные, жили рядом,
Она – в саду, и я – в окне.
То, что недавно было садом,
В сплошной тонуло белизне,
И одиноко, в целом мире,
В холодной пустоте вдвоем,
Не в русской ли бескрайней шири,
Казалось, обе мы бредем?
В стране нездешнего мороза,
Качаясь тихо на ветру,
Искала ощупью береза
Свою похожую сестру,
И не нашла… Снега растают
В саду, с которым я прощусь.
Покорная, береза знает
Заранее разлуки грусть…
А я, уйдя навек отсюда,
Не раз, на утренней заре,
Читать березам русским буду
Стихи о дальней их сестре.
Всю клинопись – письмо, дневник ли
В простые уложу слова…
Как ветви медленно поникли!
Как шелестят… Едва-едва…
По-своему, наверно, любят
Союз неповторимый наш.
Когда уйду, березу срубят,
Чтобы не портила пейзаж!
Ведь казни только я мешала:
Где заступлюсь, где упрошу.
Она не знала, что дышала.
Пока я вместе с ней дышу…
Березы Родины! Скажу я
Всё, что стихам сказать дано.
Вы не найдете в них чужую,
Быть может, мертвую давно.
Ее конец от вас я скрою,
Мне память о живой мила!
Пусть к вам придет она такою,
Какою в жизнь мою вошла.

Нет больше звезд. Нигде. Давным-давно.
Ни трепета, ни тихого горенья.
Мне четверть века видеть суждено
Трагическое звездное затменье.

Последние просыпались дождем
Над Средиземным морем, — провожая,
Прощаясь навсегда. В свой водоем
Их властно увлекла волна чужая.

И, вместе с нею, всех моих потерь
И всех разлук невыплаканных слезы.
Туманы потянулись… И теперь
Есть только сон о звездах, но не звезды.

Из окон городов, где я жила,
Любимый блеск ни разу виден не был.
На крышах тяжело краснела мгла
Ночного электрического неба.

Когда, пересекая океан
И веря в тропики (но книги лгали!),
Мечтала я о звездах дальних стран, –
Их не было! Они и там пропали.

Их не было… Полночною порой,
Высматривая, щурясь, – где вы?.. Где же?! –
Увидишь мошкары белесый рой
Над пальмами песчаных побережий.

Так высоко и редко, так чуть-чуть
Блестели точки, вкрапленные в воздух…
На Родине я знала Млечный Путь
И море Черное в плывущих звездах!

О, путеводные! Их свет живой
Не гаснет в памяти, и память рада
Восстановить всё небо над Москвой
И над седой громадой Ленинграда,

Всю тишину, застывшую в лесах,
Где, сквозь листву прорезанную рдея,
Сверкали маяками в небесах
Созвездья Лебедя и Водолея.

Я звезды нахожу в словах письма
Из Киева, из белого Урала.
Их никогда не поглощала тьма,
В ней ни одна из них не умирала.

Переливаясь в памяти моей,
Они струят лучи в мои ресницы,
И в россыпи негаснущих огней,
Быть может, Родина опять приснится,

Но прежде чем от жизни отойти
В глубокий сон, как в бытие второе,
Как в отраженье Млечного Пути,
Я чужеземное окно закрою.

Скажи мне, ночь, скажи мне, лес,
Куда вчерашний день исчез?

Он был так жив и ощутим,
Но что же, что случилось с ним?

Едва рожденный, жить хотел,
И не сумел, и не успел…

И нет страшнее для меня
Скоропостижной смерти дня.

Два корабля уходят в плаванье.
Прощай, земля!
Они всю зиму спали в гавани,
Два корабля.
Два корабля, друг с другом схожие,
Как близнецы.
Звучит призывно и встревоженно:
«Отдать концы!»
Двум кораблям сегодня велено
Уйти вдвоем,
А под луною море зелено,
Как поле днем…
Они уводят в путь назначенный
Свою мечту
И в лад покачивают мачтами,
Бортом к борту,
Плечом к плечу, путями водными, Судьбу деля.
Ушли… Но не были свободными
Два корабля.
И на распутье, на развилине,
Прости-прощай!
Их разлучили и закинули
Из края в край.
Кто помнит, сколько длилось плаванье?
В броне из льдин,
Холодным утром, к старой гавани
Пришел один.
(Тут оговорка: одиночество
Живет внутри!)
Я знаю, что смотреть не хочется,
Но посмотри:
Резцом зимы из льдины высечен,
Он, сквозь бурун,
Брал на буксир одну из тысячи
Рыбачьих шхун.
Разбитая, с дырявой палубой
И без руля,
Она ждала подмоги жалобно
От корабля.
И с безымянной, с неизвестною,
На долгий срок,
Он, как жених, вошел с невестою
В глубокий док.
И это – всё… Где им оплаканный
Близнец-беглец?
Конец, хотя не одинаковый,
Всегда конец.