Мария Вега - Ночной корабль: Стихотворения и письма

И у каждой канавы ржавой,
Сквозь песок набирая сок,
Жмется папоротник кудрявый
С полотна Дуанье-Руссо.

Городская площадь стала гаванью,
Возвестив ударами часов,
Что из дальнего приходят плаванья
Тысячи зеленых парусов.

И плывут по снегу ели стройные,
Их причал волшебен по ночам.
Надо паруса расправить хвойные,
Приготовить к звездам и свечам.

Надо стать на рейде вереницами,
Чтобы, тихо выступив из мглы,
У фонтанов каменные рыцари
Пропитались запахом смолы.

В городе огни давно погашены,
В снежной шапке дремлет каждый дом,
И на ратуше фонарик башенный
Кажется далеким маяком.

Слышу, слышу, в снеговом мерцании,
Темных веток осторожный взмах:
Так приходит Новый год в Швейцарию,
На своих зеленых парусах.

Всё в эту вьюжную полночь обманчиво,
Спутались вымыслы календарей.
Нет переулков, и нет фонарей,
Только туманные одуванчики
Светятся матово, в снежном дыму.
Где я встречала, никак не пойму,
Эти, бегущие в синюю тьму,
Волны сугробов и смутные тени…
Может быть, в музыке?.. Может быть, в сказке?..
В томике блоковских стихотворений?
Или по городу сказочник датский
Бродит, заводит часы городские?
Надо ли спрашивать, кто вы такие
И от каких вы пришли берегов,
Спутники зим, чародеи снегов?
Но в переливах неутомимых,
В шуршаньи белых метельных струй,
Поют бубенчики в конских гривах,
Поют бубенчики конских сбруй.
И целой ночи бросая вызов,
В лязг дилижансов и в скрип ворот,
Ворвался факел, огнем обрызгав
Вход за кулисы, в подземный грот.
Там свечи, кружки, пивные бочки,
Сверчки за печкой, скамейки в ряд.
Там у румяной хозяйской дочки
Льняные косы до самых пят…
Там, на подмостках театра вьюги,
На самой тайной из тайных сцен,
Плечом друг к другу, в волшебном круге,
Садятся Диккенс и Андерсен.

Жил слон-чудак, жил слон-верзила,
С ушами, будто лопухи.
Одна беда ему грозила:
Он вздумал сочинять стихи!

Он был неграмотен при этом.
Читатель, ты зубов не скаль:
Ведь и неграмотным поэтам
Нужна «неведомая даль».

И он грустил о дальней дали,
Томясь в невысказанном сне.
– О, если бы, – вздыхал он, – дали
Хоть бабочкины крылья мне!

Лететь, лететь!..
Куда, слонище,
Ты полетишь, влача пуды?
Он видел райское жилище
И белоснежные сады,

Да, белоснежные, – от пуха,
Который землю обволок,
Слону в отвернутое ухо
Струя отрадный холодок.

Довольно ядовитых джунглей,
Шпинатной зелени и змей!
Слон весь искусан и обуглен,
Спаленный солнцем до костей.

Он заревел в свой длинный хобот,
Как воин в медную трубу:
– Черт побери, ведь я не робот,
Я сам кую свою судьбу,

Сам проложу к мечте дорогу,
Пешком ли, вплавь ли, как смогу,
Погибну, но хотя бы ногу
И донесу, и сберегу. –

И он ушел в иные страны,
Где льется, вьется белый пух,
И веселились обезьяны,
Слона высмеивая вслух.

Его не трогали нимало
Ни ха-ха-ха, ни хи-хи-хи,
О, что за музыка вплывала
В большие уши-лопухи!

Слоновье ухо очень туго,
И не понять ему вовек,
Что в музыке звенела вьюга,
Что подпевал ей русский снег.

Распространяться мы не станем
О том, о сем, – как шел, как плыл,
Как был охотниками ранен,
Как на костре зажарен был.

Зерно волшебного рассказа
В том, что убитый наповал,
Наш сумасшедший слон ни разу
Ноги четвертой не терял.

Нога дошла, куда ей надо
(А говорят, что нет чудес),
Нога дошла до Ленинграда
И поселилась в ДВС.

И снег летел, и вьюга пела
В пушистом вихре белых пен,
И в новый мир, блаженно белый,
Входил оживший Андерсен.

Читатель скажет: – Что за бредни?
Где суть и в чем она видна? –
Но объяснить строфой последней
И суть, и смысл мне власть дана:

Поэт всегда сродни поэту,
Одна влечет их вдаль тоска!
Нога слоновья сказку эту
Диктует мне издалека.

Башмак сбежал. Башмак бунтует. Прочь
От мостовых! Готовый к жизни лучшей,
Умчался он на самолете прочь,
Чужим крылом, как плугом, взрезав тучи.

И кажется ему, что командир
Небесной бригантины он, под флагом
Поэта и безумца, в новый мир
Идет свободным, одиноким шагом.

В аэропланном кресле развалясь,
Носком вперед и ваксою блистая,
Он чувствует: с подошвы сходит грязь,
И вся она на диво золотая.

Где может быть его собрат-башмак,
Проглоченный небесным океаном?
Но ни вздыхать, ни вспоминать никак
Не подобает старым капитанам!

И он забыл их перестук двойной
По мокрому асфальту городскому,
Шаг в унисон и нудный путь земной
От дома к службе и от службы к дому.

Кабина задремавшая пуста.
Все пассажиры высадились где-то.
Летит, летит сквозь облако мечта, –
Не самолет, – хвостатая комета.

Но для мечты осуществленья нет.
Грустна полетов и падений смена.
Мой бедный фантазер, башмак-поэт,
Неизданная сказка Андерсена!

Он задремал… И тут произошло
Нелепое: никем не управляем.
Корабль воздушный опустил крыло
И заскрипел зловеще: «Прилетаем!»

Булгаковский вмешался в дело черт,
И бригантина разом, без оглядки,
Войдя с размаху в первый встречный порт,
Завязла на посадочной площадке,

И колдовской в рассвете умер мрак,
И громкоговорители сказали:
«Тот пассажир, что потерял башмак,
Его найдет на аэровокзале».

Зашел ко мне Нострадамус,
Зашамкал, скинув колпак:
– Вы, кажется, вышли замус?
Нашелся для Вас ведьмак?
– О, да! Он по нашей части
И даже (скажите всем)
Отмечен, как Старший Мастер,
Шапочкой с буквой «М».
Быть может, – воскликнул старец, –
Он мне предскажет судьбу? –
И поднял костлявый палец,
И стукнул себя по лбу:
- Но как же проник в высоты
И в тайны небесных сфер
Лейтенант черноморского флота,
Бывший морской офицер?!
Я в ответ: – Небесные хляби
Он вскрывает концом иглы
Без всяческих астролябий
И вовсе без каббалы.
Дрессировщик собственной плоти,
Он на «ты» с астральной ногой.
До него Вы не дорастете,
Остродумус мой дорогой.
Но Вы и не виноваты,
Что, имея большой талант,
Не родились крылатым, Как был рожден лейтенант.
К нему поступайте в школу, Не берет он высоких цен.
И заслужит Ваш череп голый
Шапочку с буквой «Н».
– «М» хочу!!! – завопил он дико.
– К черту «Н» – начало Нуля!
Я сказала: – Мой Мастер – Мика.
И букву вышила я!