Петр Вершигора - Рейд на Сан и Вислу

— Для местных партизан эти дебри, может быть, и хороши, — резюмировал Петя Брайко, — но нам сейчас они не годятся.

— Тут можно залезть в такую пущу, что и не выберешься. Корми мошкару и пиявок до конца войны, — недовольно ворчал командир кавалерии Усач. Он не любил ни лесных дебрей, ни болот. Дай ему волю — обходил бы все места, где нельзя развернуться в лихой конной атаке.

— Стремительный марш сейчас нужен. Сплошной колонной. А такая местность нам ни к чему, — поддержал его Петя Брайко.

— То ли дело, генацвале, в Карпатах, — весело поддразнивал товарищей Давид Бакрадзе. — Вышел на любую горку — и вокруг на сто километров видать!

Кульбака только головой завертел. Он терпеть не мог гор. Под Делятином, спустившись с Карпат, заявил во всеуслышание:

— Теперь хоть и помирать… На ровном месте и это лучше…

Да, горы, болота и непроходимые леса — далеко не лучшая местность для партизан–рейдовиков. Именно по этим причинам мы выбрали несколько иной путь. От Колодно свернули на юго–запад, где равнина немного подымалась, становилась пересеченной и лес не стоял бескрайним густым сплошняком.

— Нужно отклониться километров на сто пятьдесят и выйти в направлении Ковеля, — сказал я вечером начальнику штаба. — Давай прикинем по карте, а?..

Там, впереди, перед нашим мысленным взором простирался новый партизанский край, где дислоцировались отряды генерала Бегмы и крупные соединения под командованием двух Федоровых. Правее, поближе к Пинским болотам, огромный район занимало партизанское соединение Федорова–Ровенского, а юго–западнее, недалеко от станции Рафаловка, действовал Федоров–Черниговский. Их так и величали. Будто древних русских князей. А в военных переговорах и документах обязательно обозначали рядом с командиром фамилию комиссара.

— Это который Федоров? — спрашивал кто–нибудь из штаба.

— Тот, который Федоров–Дружинин, — отвечали ему. И спрашивающий знал, что речь идет о Федорове, совершившем рейд из Черниговщины. Комиссаром у него был Дружинин.

Или наоборот:

— Тот, который Федоров–Кизя?

Значило это, что речь идет о ровенском партизане, у которого комиссаром смуглый черноволосый Кизя…

— Тот, который Федоров–Кизя, нам сейчас ни к чему, — рассудил начальник штаба. — Наши заслоны с его заставами уже держат локтевую связь. Пока он, видимо, никуда не собирается двигаться. Передадим ему боевой привет и — ша–агом марш на запад.

— Значит, будем держать курс на Федорова–Дружинина? Так, что ли? Тогда высылай вперед дальнюю разведку.

Впереди, в полустепной местности, которую нам предстояло проскочить в ближайшую ночь, находилось два — три полицейских гарнизона.

— Трудно понять, что там за войско. Какая–то помесь местной полиции с украинскими националистами и недобитками из власовцев, — докладывал новый замкомандира разведки Роберт Кляйн. Он уже понемногу осваивался с обстановкой, стажируясь у капитана Бережного.

— Мы думаем проскочить мимо. Не связываться же с этим сбродом? Пускай волынцы с ними повозятся, раз они до сих пор на своей земле эту пакость терпят, — резюмировал данные разведки начальник штаба.

Но связаться пришлось. Вечером, перед маршем, к Федчуку явилась депутация от подводчиков. Они хорошо помнили его обещание: после Горыни их должны отпустить домой. Федчук, хозяин своего слова, взмолился в штабе:

— Надо отпускать быков, товарищ командир. Народ и так обижен.

— Что поделаешь?! Сам вижу, что надо.

И мы разработали налет на бандитские гарнизоны.

— Занимать нам села нужды никакой нет. Только отсечь бы гарнизоны от фольварка, где имеются лошади. Эту мысль и внуши комбатам, — сказал я Войцехоаичу. — Ограничься устным распоряжением. Боевого приказа писать не будем. Не прибавит нам славы эта баталия.

Начштаба согласился:

— Не стоит на эту пакость и бумагу марать.

Хозяевам воловьих упряжек Федчук заявил:

— Каждый, кто приведет ладную повозку с лошадьми, сдавай ездовому, перегружай груз и отправляйся домой восвояси.

— А документы?

— Какие еще документы?

— О том, что мы были мобилизованы. Сколько дней пробыли, и все такое.

— Народ, видать, тертый, — хмыкнул Мыкола Солдатенко…

Налет прошел удачно. В группы прикрытия были выделены старики из Путивльского отряда. В группу захвата фольварка тоже назначали лучшие роты из сумских партизан: по одной роте от второго, третьего и четвертого батальонов. Бой продолжался всего каких–нибудь сорок минут. Помог снегопад. Пушистые легкие хлопья прикрыли фольварк от прицельного огня. «Гарнизон» палил наугад, в белый свет, как в копейку. Вылезать из своих нор трусливая шваль и не думала. Так, постреливали впереди себя — для храбрости, что ли. Мы быстро, сноровисто сделали свое дело, и колонна ускоренным темпом двинулась дальше на запад. К утру зацепились уже за Рафаловские леса.

С рассвета в штабе стало многолюдно, словно в день получки в конторе какого–нибудь леспромхоза. Старшины рот и помпохозы батальонов являлись, окруженные толпами веселых и возбужденных подводчиков.

— Вот это я понимаю… Все честь по чести. Чинно, благородно. Как и надлежит настоящим военным, — разглагольствовал тот самый высокий седобородый старик, который еще в Собычине норовил смыться со своими круторогими волами. — Теперь документы получим и — погоняй до дому.

— Назад порожняком быстро отмахаем…

— Напрямки через Высоцк, — поддакивали старику два инвалида — один на деревянной ноге, другой с пустым рукавом.

— А може, и через Сарны. Там уже, мабуть, Армия наша Червона.

— Нет, через Высоцк будет сподручней. Там Сабуров наступает. Мы с ним лично знакомы.

— Старшина, подтверждай: груз сдан — принят! Новые, уже пароконные, повозки оборудованы. Счастливо вам оставаться, добрые люди!

Получив справки, подводчики тут же подпарывали подкладки пиджаков и шапок, припрятывая полученные от нас справки.

— Это чтобы перейти спокойно через рубеж! Там еще можно встренуться с немцами и их прихвостнями.

Командиры провожали первую партию подводчиков до околицы. Федчук держался гоголем. Подходил к своим землякам. (Среди них оказались уже и подвыпившие.) Прощался. Передавал приветы, поклоны, наставления. Мы с удивлением наблюдали за ним, и я увидел своего помощника в каком–то новом свете. Это был народный вожак. Пусть вожак всего нескольких лесных деревушек, но вожак, признанный вожак!

— А мужик он у них, видать, авторитетный, — сказал мне Солдатенко.

— Что же такое авторитет, Мыкола? — спросил я у кандидата в комиссары.

Он задумался:

— Мабуть, щоб народ… уважал…

— И только?

Больше Мыкола ничего не добавил, но все поглядывал на меня испытующе.