Рейнхольд Эггерс - Кольдиц. Записки капитана охраны. 1940-1945

Через пять дней мы отыграли одно очко. Железнодорожная полиция в Ульме пропустила двух подозрительных голландских электротехников 8-го числа, в день после бегства из Кольдица. Но когда тем же поездом в то же время на следующий день прибыли еще двое, также направляясь в Туттлинген, полиция расспросила их немного более тщательно и в итоге сообщила нам, что задержала лейтенантов Хайд-Томсона и Донкерса и что мы можем их забрать. Нив и Лютейн благополучно перебрались через швейцарскую границу.

Через несколько дней я увидел, как наш Эмиль бегает по двору. Я не замечал, чтобы Ромилли проделывал подобные упражнения раньше.

«Что это значит? — шутливо спросил я. — Тренируетесь?»

«Ага! — ответил он. — Когда настанет моя очередь отравиться в путешествие, я должен быть в форме».

«Разумно, — подумал я. — Если Ромилли тоже собирается бежать, выход должен быть внутри замка, а не внизу в парке. Ромилли никогда не покидает двора замка».

На самом деле этот выход мог найти только старший дежурный офицер, которым в то время был я, с помощью фельдфебелей, Муссолини и Диксона Хоука, ответственных за ординарцев и повседневные работы в помещениях и дворе заключенных. Это был наш мир. Мы знали о нем больше, чем кто-либо другой. Просто надо было что-то делать. Комендант и офицер службы охраны паниковали.

Так что мы трое провели собрание и, втайне от коменданта и офицера службы охраны, составили следующий план:

1) составить список всех возможных мест, где мог бы находиться выход;

2) сконцентрироваться на незанятых помещениях;

3) сообщать о любых замечаниях, сделанных пленными во время разговора с ними, какими бы незначимыми они ни казались;

4) держать обыск в тайне от всех наших собственных людей.

Этот последний пункт возник по двум причинам:

а) из-за этих побегов по пока еще неизвестному нам пути комендант и служба охраны пребывали в состоянии паники. Что с ними будет, если бежит Ромилли?

б) в нашей столовой была парочка лиц, которые бы только обрадовались дальнейшим побегам, как свидетельству того, что наша «уступчивая» политика по отношению к узникам себя не оправдала.

Мы не хотели никакого возбуждения и суеты вокруг той задачи, которую себе поставили. Мы чувствовали, что всего несколько человек, работающих в духе частного предприятия, добьются намного большего. И главное — никаких массовых обысков!

Составив план осмотреть все неиспользуемые и незанятые части замка, Муссолини, Диксон Хоук и я приступили к более или менее частному досмотру.

Сперва мы заглянули в большой погреб под помещением французов в западном, или подвальном, блоке. Ничего, кроме картофеля, там не было, все стены — цельная каменная кладка или материнская порода. Никаких намеков на подкоп. Далее мы обыскали бывший винный погреб, давно уже пустующий. Я осмотрел стены, также частично врезанные в материнскую породу. Мы ничего не нашли. Если бы мы только знали, как близко мы в этот момент были! Но мы искали один путь — в действительности же их было два.

Мы оставили погреб с картофелем и на следующий день обыскали часовню. Мы отодвинули алтарь — ничего. Мы тщательно осмотрели ризницу — ничего. Мы обследовали орган и глубокие оконные ниши — все в порядке, вплоть до слоев пыли.

К 13-му числу мы так ничего и не обнаружили. На построении в то утро никто не пропал, так что мы почувствовали себя в безопасности еще на один день. С другой стороны, то же мы ощущали и на прошлой неделе, когда выяснилось исчезновение четырех офицеров. Больше того, они, должно быть, бежали раньше, и их товарищи прикрывали их не одну перекличку.

В то утро в нашем списке на обыск значился театр. Он использовался для постановок, концертов, тренировок, бокса, фехтования, лекций и так далее. Мы занимали часть нижнего этажа этого блока, так что шансов найти туннель здесь было не много. Южная сторона верхних этажей, занятых пленными, имела окна, выходившие на наш двор, и была отгорожена от нашего северного крыла. Западная передняя сторона этого здания выходила на подъездной дворик между аркой и гауптвахтой, задняя примыкала к помещениям ординарцев, выходившим во двор пленных.

Мы поднялись на этаж театра, простучали стены, осмотрели потолок, проверили оконные решетки, обследовали маленькие фойе с каждой стороны сцены. Наконец мы подошли к самой сцене. Вот она — просто сцена. Я пробежал по ней глазами. Задумался. Интересно, был ли в этой сцене люк? Насколько тут глубоко? И потом — мы когда-нибудь заглядывали под сцену? Хорек сказал, что, насколько он помнит, мы не делали этого никогда. Я приказал ему спуститься в суфлерскую будку и посветить фонарем.

Хорек с помощью рычага оторвал доску от ступенек суфлера и сделал, что я сказал. Я приказал ему залезть вовнутрь и поискать под досками. Будучи слишком толстым, он не мог протиснуться в дыру, и я уже был готов отказаться от этой идеи. Однако мы взяли за правило тщательно обследовать поверхность, пусть даже самую неудобную. Я подумал, что под сценой мог быть тайник. Поэтому я спустился вниз на гауптвахту и попросил их прислать в театр самого маленького охранника, который у них был. Он должен был залезть внутрь и осмотреть это слегка подозрительное пространство под сценой. Я по-прежнему находился на гауптвахте, когда десять минут спустя этот человек торопливо спустился вниз: «Herr Hauptmann, мы нашли дыру под сценой».

Я кинулся вверх по лестнице. Они выломали все ступеньки в суфлерную будку, забрались внутрь под сцену, где нашли яму в полу примерно в два квадратных фута. Хорек вытащил покрытый штукатуркой каркас, закрывавший дыру и прикрепленный стяжками к балкам с каждой стороны. Пол под сценой, в тыльной ее части, являлся потолком тупика, идущего от немецких помещений на верхнем этаже здания гауптвахты. Мы никогда не снимали мерки всех полов, поскольку этот коридор никогда не использовался и находился за запертой дверью. Так что мы оставили заключенным очень простой барьер: им надо было пробраться всего-то через пол-потолок между помещениями да дверь в коридор на нашей стороне. Больше того, этот коридор шел к зданию гауптвахты, в арке над двором! Над воротами в нем даже было окно. Никогда никого не видя в этом окне, военнопленные, должно быть, сообразили, что здесь было еще одно мертвое пространство, над которым они могли бы потрудиться! Им не пришлось пробираться через стену. Все, что им надо было сделать, — это пробить брешь в потолке. Я спустился к гауптвахте, поднялся по лестнице, прошел по коридору над воротами, вышел через дверь и очутился в тупике под тыльной частью сцены. Мы вытащили каркас, и вот она — дыра в потолке, достаточно большая, чтобы через нее мог пролезть человек. Столь уверены они были в надежности этого выхода, что сверху не потрудились даже прикрыть его. Неподалеку, под сценой, мы нашли веревку из простыней — по ней-то беглецы и спускались на этаж ниже. Вот, значит, как на прошлой неделе сбежали те четверо.