Рейнхольд Эггерс - Кольдиц. Записки капитана охраны. 1940-1945

Однако хозяйка дома, примыкавшего к подножию скалы, на которой располагался замок, сказала, что видела двух или трех человек, спускающихся с нижней террасы. Они перелезли через ее навес в саду за домом и скрылись.

Мы предупредили все соответствующие инстанции кодовым словом «мышеловка» и провели Sonderappell , чтобы выяснить, сколько точно человек пропало и кем они были.

Вскоре после начала этой пресловутой Appell пленные вывели из строя выстрелом из рогатки основной прожектор, висевший высоко на стене восточного здания. В слабом свете оставшихся ламп посчитать пленных оказалось просто невозможно. Я приказал всем подняться на до сих пор пустующий второй этаж через двор на восточной стороне. Им потребовалось так много времени, чтобы пройти хотя бы это крошечное расстояние, что мне пришлось буквально заталкивать хвост этой унылой процессии вверх по лестнице мягким нажимом дул винтовок моего полицейского отряда.

Там мы загнали толпу пленных в две незанятые комнаты. В третью комнату мне принесли личные дела пленных. Поскольку я довольно хорошо знал всех офицеров в лицо и по имени, я приказал ближайшему ко мне войти и начал проверку. Не успел я проверить и тридцати человек, как кто-то выключил свет. Я прокричал своим унтер-офицерам сесть на личные дела, иначе они исчезнут, и приказал принести фонари. Через час с половиной работы я в итоге выяснил, что пропали три офицера. Одним из них был лейтенант Синклер.

На следующее утро я провел еще одну проверку и обнаружил, что исчезли только два офицера — Синклер и лейтенант Барнс (во всяком случае, так мы думали).

Через неделю эту парочку поймали на голландской границе и вернули нам. Они получили обычные три недели одиночного заключения.

Следующим сбежавшим стал лейтенант Миллар, канадский офицер. Мы никогда так точно и не узнали, как он убежал, видели ли мы его снова, слышали ли о нем что-нибудь от кого бы то ни было. Предположительно его куртку нашли на дороге в нескольких милях от лагеря и принесли обратно в замок.

После отправки основного количества французских пленных в Любек прошлым летом в лагере оставались еще несколько французских ординарцев. Смешанные группы британских и французских ординарцев, как правило, совершали свой моцион за территорией замка под конвоем. В ту зиму Муссолини направили на Восточный фронт сражаться против партизан. Там его убили. Его преемник в Кольдице вверенных ему рядовых в лицо не знал, и в тот же месяц лейтенант Орр-Эвинг поменялся местами с одним из французов. Он убежал во время прогулки и скрылся в лесу. Единственный конвоир при группе гнался за ним до реки Фрейбергер-Мульде, бросив винтовку по пути, чтобы бежать быстрее. Орр-Эвинг решил, что вода ему не помеха, бросился в реку и поплыл на противоположный берег. Конвоир же, струсив, остановился и криком предупредил железнодорожного рабочего на той стороне. Железнодорожник поймал беглеца.

В феврале 1944 года офицер службы охраны покинул замок. Заменить его должен был претендент из Дрездена из 4-го отдела (абвер). Наш комендант счел это плохой затеей и заявил, что отвечающий за безопасность в Кольдице новичок лишь сыграет на руку пленным. Он сказал, что, если они настаивают на их собственном назначении, он перекладывает всю ответственность за безопасность в лагере на них, поскольку никак не может принять ответственность на себя с человеком, при данных обстоятельствах ни в коей мере не соответствующим поставленной перед ним задаче. Вместо этого он намекнул, что я был единственным человеком, способным выполнять эту работу должным образом. К этому моменту я провел в Кольдице уже больше трех лет, знал практически всех его обитателей в лицо и был знаком со всеми уловками, хитростями, всеми попытками и подробностями почти каждого побега, до сих пор имевших место. Комендант имел некоторое влияние на ОКВ в Берлине, куда передали дело, и Дрезден в итоге сдался. В конце февраля меня назначали новым офицером службы охраны. Я занимал эту должность до апреля 1945 года.

Для меня это стало решающим шагом, но в то время я так не думал. Той зимой было очень холодно. Повсюду лежал снег, но погода стояла изумительная. Очень удобно для бомбежек. Массивные налеты происходили все время — на Лейпциг, на Галле, повсюду вокруг Кольдица.

Прежде чем заключенные поняли, что я стал новым офицером службы охраны, прошло некоторое время. Я был одним из дежурных офицеров так долго, что являл собой знакомую фигуру в лагере. Поскольку я один среди наших говорил на английском языке, я очень часто находился на территории лагеря в течение обысков и проверок, во время переговоров и так далее. Словно все было как раньше. В качестве офицера службы охраны я должен был исполнять меньше обязанностей, чем обычный дежурный офицер. Но поскольку количество лагерных офицеров сократили с четырех до двух, я был вынужден выполнять обычную работу лагерного офицера, а также более секретную работу службы охраны.

Так что жизнь в Кольдице для меня продолжалась согласно рутинному распорядку. Мое продвижение по службе никоим образом не изменило моих отношений с пленными. Оно просто увеличило количество обязанностей, да еще ответственность, упавшую на мои плечи. Правда, множество хлопот на этом крошечном фронте стало некоторым утешением. На некоторое время это позволило мне игнорировать надвигающуюся катастрофу.

Я решил, что в качестве «новой метлы» я наконец-то возьму нужный тон и доберусь до некоторых углов, на которые до сих пор просто не обращали внимания. Итак, я приказал провести обыск комнат, занятых нашими троими Prominente . Двое из них, лейтенант Александер и Джайлз Ромилли, жили в одной комнате, а капитан граф Хоуптаун — в отдельной. Данное мероприятие стало моим первым достижением в качестве офицера службы охраны, но успехом его я похвастать не могу. В течение обыска комнаты Хоуптауна из нашего набора инструментов пропал молоток. Александер сказал часовому, что я разрешил ему принести воды с кухни, и тот пропустил его, нарушив мои указания. В течение обыска Александер потихоньку взял молоток и, очутившись в кухне, вероятно, передал его кому-то третьему.

Я не стал доносить об этой потере — я чувствовал себя слишком глупо. Но капитан Хоуптаун узнал об этом и напомнил мне, что этот самый молоток он всегда брал под честное слово для работы на сцене. Он был одним из наших театральных режиссеров-постановщиков в лагере. Молотки было довольно легко изготовить, но мы всегда отбирали все неразрешенные. Хоуптаун вернул его мне, и позже я снова выдавал его ему под честное слово, когда бы он ни попросил. Это был действительно благородный поступок — он спас мою репутацию в собственной столовой, где об этой временной утрате никогда не узнали.