Анна Берне - Брут. Убийца-идеалист

Но, разумеется, не возраст, как утверждает ряд историков. Вряд ли можно согласиться, что 42-летний Кассий претендовал на роль достопочтенного старца.

Напомним читателю, что римляне называли императором военачальника, возглавляющего действующую армию.

Греческая фраза построена на непереводимой игре слов, ибо слово «kunos» (собака) является корнем слова «киник». Иными словами, философ-киник по определению ведет себя, как собака. Возможно также, и Брут вспомнил Гомера, поскольку процитированному Фавонием монологу Нестора в книге предшествует реплика Ахилла: «Вон с моих глаз, бурдюк с вином! Вон, пес, прикинувшийся человеком!»

Вечерняя трапеза у римлян проходила в обстановке торжественности. В последние годы существования Республики, сидя за отдельным столом, ели только женщины и дети. Взрослые мужчины ели лежа, за исключением дней, когда в семье был траур, — тогда в знак скорби они жертвовали этим удобством. В столовой обычно стояло три парадных ложа, каждое на три места, расположенных «покоем». Центральное место занимал хозяин дома, два других — почетные гости. Таким образом, наиболее удаленное от хозяина место считалось наименее почетным. Ужин, на который Кассий пригласил Брута, был рассчитан именно на девять человек, то есть протекал в узком кругу. Предлагая Марку привести с собой «всех друзей», он, разумеется, имел в виду только самых близких людей. Таким образом, бестактность Фавония заключалась в том, что он сам себя причислил к этому кругу и занял место, предназначенное для другого.

Из-за ошибки переписчика у Плутарха этот человек превратился в Луция Оцеллу.

Если допустить существование сверхъестественного, то придется признать, что призрак, явившийся Бруту в Абидосе, соответствовал самым строгим канонам жанра. Призраки редко выказывают склонность к болтовне. Исключением служит, пожалуй, знаменитый диалог Плутарха, ставший в пересказе Шекспира бессмертным литературным шедевром.

Это простое соображение заставляет нас усомниться в достоверности речи Кассия, приводимой Аппианом. Очевидно, она является плодом позднейшей реконструкции, широко распространенной в практике античных историков. Приписываемая им Кассию речь одновременно и слишком длинна, и слишком сложна для той аудитории, к которой он обращался. По мнению Джерарда Уолтера, подлинна только ее заключительная часть.

Филиппы известны в истории благодаря сразу двум историческим сражениям, решившим судьбы Римской империи и всего мира, а также благодаря одному из посланий апостола Павла, адресованному жителям города. Он просуществовал до самого заката Византийской империи. Сегодня территория города служит местом археологических раскопок.

Если, конечно, принять допущение, что он родился в том же году, что и Брут, то есть в 85-м, но месяцем раньше. Точный год его рождения неизвестен, мы знаем лишь, что свой день рождения он праздновал 3 октября. Именно на это число пришлась первая битва при Филиппах, в которой Кассий погиб. Это горькое совпадение произвело на современников очень сильное впечатление.

Плутарх описывает эту сцену, как и ряд других, основываясь на «Мемуарах» Марка Валерия Мессалы, к сожалению, в дальнейшем утраченных.

Этот вывод нам подсказывают некоторые из античных историков, повествующие о так называемом «самоубийстве чужими руками», которое Брут избрал из моральных соображений. Дело в том, что адепты пифагореизма строго соблюдали запрет на собственноручное прерывание своей жизни.

Джерард Уолтер подвергает сомнению достоверность этого диалога, который считает слишком высокопарным и приписывает воображению Плутарха. Однако приходится признать, что его содержание нисколько не противоречит тому, что нам известно о Бруте и образе его мыслей, нашедших свое выражение в письмах к Цицерону. Возможно, Плутарх позаимствовал этот диалог из «Мемуаров» Мессалы или воспоминаний Бибула.

Восстановить ход первого сражения под Филиппами, основываясь на сообщениях Плутарха, Аппиана и Диона Кассия, довольно трудно. Все три античных историка противоречат друг другу, и порой складывается впечатление, что они смутно различали две битвы — 3 октября и 23 октября. Отсюда и множество недоумений, которые вызывает их рассказ.

Около полутора километров.

Даже современникам самоубийство Кассия представлялось труднообъяснимым. Некоторые из них высказывали гипотезу, что он добровольно принял смерть, неправильно оценив общий исход битвы. С этим предположением трудно согласиться. Ни один здравомыслящий император не станет делать столь скоропалительных выводов, не убедившись в истинном положении вещей. Среди античных историков нашлись и такие, кто намекал, правда, с многочисленными оговорками, на возможность убийства. Но эта версия выглядит еще более неправдоподобно. На мысль свести счеты с жизнью Кассия вполне могло подтолкнуть собственное самолюбие, по которому в этот день был нанесен жестокий удар. Во всяком случае, такое объяснение вполне вписывается в характер Кассия с его взрывным темпераментом, склонностью впадать в беспричинную ярость и страдая жгучей завистью к Бруту.

Способ, каким Кассий приказал себя убить, свидетельствует, что он не хотел причинять зла Пиндару. Отрубить человеку голову помимо его воли довольно трудно, а ведь из палатки не доносилось никаких звуков борьбы. Поэтому предположение Плутарха о том, что Кассий был убит, выглядит маловероятным. Вообще, древние римляне, совершая самоубийство, прибегали к другому способу: они бросались на меч. Плутарх пишет также, что Брут и Кассий приняли смерть от того же оружия, каким поразили Цезаря. Повествующие об этом страницы проникнуты высоким трагизмом, но согласиться с их достоверностью, увы, совершенно невозможно. Мы знаем, что в Мартовские иды заговорщики имели при себе короткие кинжалы, которые легко было спрятать в складках тоги, тогда как вооружение легионеров составляли большие и тяжелые мечи. Каким бы умелым убийцей ни был Пиндар, вряд ли ему удалось бы отсечь хозяину голову коротенькой дагой...

Ни у одного античного автора рассказ об этой казни не вызвал ни малейших упреков в безнравственности. Плутарх, крайне внимательный к поддержанию доброй репутации своего героя, спокойно пишет: «Он приказал умертвить толпу рабов». Трудно и, наверное, бессмысленно судить этих людей исходя из наших нынешних понятий о хорошем и дурном. Ведь понадобилось почти три века христианства, чтобы римское общество впервые серьезно задумалось о сущности института рабовладения.