Валерий Киселев - Заплачено кровью

- Это из предпоследней нашей лошади. Адъютант Князева целый час плакал, просил не убивать, так было жалко. Красавица, вся белая, как у Чапаева. А ее в кусты и в ухо из нагана... Последняя лошадь утонула сегодня в болоте, не суждено ей было быть съеденной.

- Я гляжу - ты даже побрит, - удивился Хмельнов.

- А как же. Стараемся не распускаться, комиссар не дает. Даже строевые записки начальнику штаба каждый день подаем. Вчера одного бойца чуть не расстреляли: украл в деревне кусок сала. Помиловали только после коллективного плача женщин.

- А много вас в колонне?

- Человек семьсот, весь полк. И майор Князев, и Александровский, комиссар. Все так вместе и идем.

- А как же кормитесь, столько народу...

- Лошадей ели, но обычно - что в поле найдем: картошка сырая, свекла, калина. В деревнях иной раз покормят, а бывает, что и отказывают, упрекают, что не можем Родину защитить. И то верно: по своей земле идем, а как воры, по лесам да оврагам, кусок хлеба просим. Хорошо еще, что на немцев ни разу не напоролись, а то патронов на один бой осталось.

- Мне, Иван, ничего теперь не страшно. Главное, что я у своих...

На третий день после боя у Гремячего отряд полковника Гришина присоединился к колонне 269-й стрелковой дивизии, в которой было несколько сот человек, три танка и порядочный обоз. Колонну несколько раз облетали немецкие самолеты, но стычек с пехотой не было, пока не подошли к реке Нерусса. За ней стояли пехотные подразделения гитлеровцев, но все еще не линия фронта, а заслоны против выходивших из окружения советских войск. Несколько орудий и с десяток крупнокалиберных пулеметов противника простреливали местность перед колонной, которая оказалась загнанной в овраг перед рекой.

Здесь же, в овраге, был и командующий 3-й армией генерал Крейзер с остатками танковой бригады.

Полковник Гришин подошел к командующему, который ставил задачу не дивизиям, как это должно бы быть, а трем танкам Т-34, стоявшим рядом.

- Иван Тихонович, готовься к прорыву, - приказал Крейзер Гришину. Идем следом за этими танками. Метров четыреста придется идти полем, а потом будет лес. Медлить нельзя: авиацию вызовут - всем нам здесь крышка. Ракету пущу - поднимай своих.

Полковник Гришин пошел к своему отряду, обходя группы сидящих на корточках пехотинцев в мокрых фуфайках и шинелях.

Когда по сигналу красной ракеты почти тысячная масса людей поднялась из оврага и устремилась к лесу вслед за танками, лейтенант Вольхин побежал вместе с Червовым, стараясь не отставать от него. Он то и дело оглядывался направо, откуда с горы били немецкие пулеметы. В один дух люди перемахнули реку, покрытую у берега коркой льда и, уже не оглядываясь, побежали в глубь леса.

Шли долго, потеряв чувство времени. Если утром еще подмораживало, то днем становилось совсем тепло. Но мокрая одежда не грела. Во время броска Вольхин и Червов потеряли своих из батальона связи и теперь бродили по лесу, всматриваясь в лица сидящих у костров бойцов. Проходя мимо группы танкистов, Червов услышал: "Я адъютант командующего... Они идут параллельно...". Хотелось спать и они с Вольхиным наломали веток и легли, прижавшись спинами друг к другу. Сквозь сон Вольхин слышал, как какой-то командир говорил: "Вы, танкисты, и без машин остаетесь танкистами... Идем сейчас на Фатеж, там нас встретит кавдивизия, это последний рывок...".

"Последний рывок...", - Вольхин проваливался в сон. Сил, чтобы встать, не осталось совсем, и он быстро заснул.

Проснулся Вольхин от холода, как ему показалось, через минуту-две, после того, как он уснул. Но стояло утро, значит, проспали они несколько часов. Вольхин растолкал Червова и они стали бегать по кругу, чтобы согреться.

По лесу бродили какие-то группы бойцов, от кого-то он услышали: "Рядом село - Золотое!". Туда пошла группа, и Вольхин с Червовым, польстившись на название села, побрели следом.

В первой же избе какая-то женщина молча налила им щей, дала по кусочку хлеба. От горячего их снова потянуло в сон.

Услышав за окном знакомые до боли голоса, Червов стряхнул дремоту и с трудом вышел из избы. На улице - как виденье - стоял полковник Гришин, а рядом с ним начальник связи их дивизии капитан Румянцев и еще несколько человек.

- О, Червов, хорошо, что ты здесь, - как ни в чем ни бывало, словно они и не расставались, подошел к нему Румянцев. - Будешь при нас. Вот тебе семь бойцов, охраняй командира дивизии, и отошел к костру.

Червов сходил в избу, позвал Вольхина, они вместе пошли к костру. Но там спать захотелось еще сильнее: огонь расслаблял, хотелось лечь и не вставать.

- Ну, вот и Червов, - услышал Андрей голос капитана Лукъянюка, - Нигде не пропадет! Наших никого не встречал?

- Подъем! - услышали они громкий голос полковника Гришина.

Пристроившись к полковнику Гришину, Вольхин оглянулся - за ними тянулось не больше полусотни человек. В грязных шинелях, ватниках, облепленных черноземом сапогах, люди шли медленно, с трудом переставляя ноги. В стороне от дороги ехал танк и сбивал один за другим телефонные столбы, чтобы связью не могли воспользоваться гитлеровцы.

Под вечер к ним присоединились отряды лейтенантов Баранова и Михайленко, в каждом человек по двадцать, потом еще несколько мелких групп из их же дивизии.

На привалах все валились, как попало, не выбирая места - грязь, так грязь. Поднимались медленно, поэтому полковник Гришин давал команду на подъем раньше, чем истечет время привала.

- Захожу я в одну деревню, - услышал Вольхин голос сзади, это был сержант Коробков, - оладьями пахнет! Запах - невозможный! А я один шел, ну, думаю, сейчас наемся. Захожу в избу и точно: баба оладьи печет. Спросил поесть, а она - "Оставайся в мужьях, тогда дам. Бросай, - говорит, - свою Красную Армию". - Ах ты, свинья, - говорю. - Я Родину защищаю, а ты мне такое предлагаешь!". Она из избы, а потом гляжу - немцев двоих ведет, вот ведь стерва! Я скорей в сени да в овраг. Догнал Михайленко, давай, говорю, вернемся и прибьем эту бабу. Отговорил он меня. А я уж еле стою, так изнемог. Надо идти, а не могу. Затащил он меня в сарай, положил на солому, дал поспать два часа. Так и спас меня, а то бы не дойти. Вот я удивляюсь: как он умеет так сказать, что бодрость появляется!

- Попов тоже мужик, что надо. Комиссар, одно слово, - добавил кто-то идущий рядом с Коробковым.

- Немцы догоняют, товарищ полковник! До роты, не меньше, - услышал Вольхин встревоженный голос адъютанта командира дивизии.

- Прибавить шагу! Приготовиться к бою! - понеслось по колонне. - Всем быстро к болоту!

Вольхина и еще человек пять-шесть, оказавшихся в колонне последними и отставшими, догоняли немцы.

Они шли редкой цепочкой, лениво постреливая и громко переговариваясь.

- Я больше не могу...