Владимир Семёнов - Трагедия Цусимы

20 апреля дело обстояло иначе. Дул SO, балла 3–4; по внешнему рейду гуляла невысокая, но крутая волна, а с моря шла зыбь. Сама посадка на мелкие, в большинстве подбитые, шлюпки представляла уже немало затруднений, а выгребать на них против волн и ветра оказывалось совершенно невозможным.

Те, у кого шлюпки уцелели и где их успели спустить на воду, вынуждены были выброситься на берег и сдаться в плен, прочие же плавали, держась за обломки, цепляясь за мачты и трубы, торчавшие над поверхностью моря, и отчаянно взывали о помощи… Надо ли говорить, что, как только кончился бой, наши паровые катера, только что бросавшие в неприятеля свои метательные мины, бросились спасать погибающих, ежеминутно рискуя самим разбиться в бурунах, ходивших над затонувшими пароходами…

При этом нельзя пройти молчанием одной весьма любопытной подробности. Холодная ванна, по-видимому, отрезвляюще подействовала на тех, кого подбирали катера, но те, что высаживались на берег, полуодетые, безоружные, с криками «банзай!» бросались на наших, спешивших к ним на помощь. Конечно, в такой обстановке ни солдаты, ни матросы и не думали пускать в дело оружие, а, отбросив винтовки, со смехом и шутками принимали «очумелых» на кулачки… Некоторых пришлось даже связать, так как они были совсем невменяемы… Недаром мы, осматривая из любопытства ранее затонувшие брандеры, удивлялись многочисленным откупоренным и полу опорожненным бутылкам коньяка, которые на них находили. Тем более странно, что вообще Япония — страна трезвости: национальный напиток — «саке» — крепостью не превосходит обыкновенного пива, а употребляют его крошечными чашечками… Ясно, что даже японские нервы не могли выдержать той поистине адской обстановки, в которой находились брандеры, приближаясь к цели, и опьянение патриотизмом, жаждой подвига — надо было поддерживать более реальным опьянением… — алкоголем.

Каким-то путем это открытие с невероятной быстротой разнеслось повсюду и резко способствовало подъему духа в нашей команде, среди которой огромное большинство считает, что перед боем, как перед причастием, грех пить водку, и часто отказывается от казенной чарки, если обедать приходится в виду неприятеля.

— Это не штука! С пьяных-то глаз на рожон лезть! — ораторствовал на баке боцман Ткачев. — Нет! Ты мне вот, как свеча перед Истинным, докажи, как ты себя понимаешь! Какова есть твоя присяга!..

И слушая эти речи, откровенно скажу, мы — офицеры — ободрялись. В нас опять зарождалась надежда… — А что, в самом деле, если все «как свеча перед Истинным»?.. Неужели же ничего не удастся?..

С рассветом 20 апреля появилась на горизонте японская эскадра. Ждали бомбардировки. Был сигнал — «приготовиться принять бой на якоре» — т. е. на перекидной огонь отвечать тем же. Однако ничего не состоялось.

Пришли первые, смутные, но недобрые вести о сражении при Ялу. Говорили, что потери около 2000 и до 22 орудий. Не хотелось верить… Значит, японцы там высадились? Как же мы прозевали? Наши орудия в их руках? Когда ж это было? А памятник «Славы», сооруженный из турецких пушек? Свалить его, что ли?..

22 апреля японская эскадра опять весь день держалась в виду Артура.

В 11 ч. 30 мин. утра на «Севастополе» флаг командующего флотом был заменен контр-адмиральским флагом. В командование эскадрой вступил В. К. Витгефт. Наместник уехал в Мукден. Правда, уже несколько дней на станции Нового Города стоял в полной готовности особый поезд, но к этому привыкли, считали, что это только «на всякий случай». Отъезд произошел так внезапно, что из начальствующих лиц многие узнали о нем как уже о совершившемся факте. О каких-либо проводах и помину не было. Рассказывали даже, что кое-кто из состоящих при наместнике, случайно бывших в это утро в отлучке из дому, не попали на специальный поезд и были отправлены после…

Не скажу, чтобы это явное бегство произвело на эскадру сильное впечатление. Некоторые были даже довольны. Все, однако, видели в нем тревожный симптом. От громких суждений по этому вопросу воздерживались, так как всякие разговоры в кают-компании, через вестовых, немедленно передавались в команду, а мы переживали такой момент, когда следовало с особой заботой относиться к ее настроению.

Дополнительные известия с севера о Тюренчее — геройские атаки 11-го стрелкового полка, огромные процентные потери — несколько смягчили горечь первого впечатления. Было поражение, но не было сраму.

Историки, о которых я имел уже случай упомянуть, говорят, что «22 апреля наместник, по Высочайшему повелению, выехал из Порт-Артура со своим штабом в Мукден, передав командование эскадрой старшему — контр-адмиралу Витгефту…» но затем — «Военные события шли быстро. 23 апреля уже определилось место высадки японцев к с.-з. от о-вов Эллиот, в Бицзыво, там, где в 1894 г., во время войны с Китаем, японцы высадили мортирный парк…», а потому, еще с дороги, добежав только до Вафаньгоу, 23 апреля, наместник уже телеграфировал Витгефту «о своевременности и особо важном значении, в интересах обороны крепости, минных атак неприятельских транспортов, сосредоточенных в сфере действия наших миноносцев»(«Русская Старина», апрель — май 1907 г.).

Подумать страшно, сколько несчастья принесло России то обстоятельство, что блестящая мысль — воспрепятствовать высадке японцев — осенила наместника лишь в Вафаньгоу, вне пределов досягаемости японских орудий, вне обязательства лично руководить рискованным предприятием!.. Мы, находившиеся в Порт-Артуре, хорошо знали, что, конечно, «военные события шли быстро», но все же не настолько, чтобы намерение японцев высадиться в Бицзыво определилось лишь после отъезда наместника из Порт-Артура «по Высочайшему повелению». Мы хорошо знали (телеграфная тайна хотя и обеспечена присягой, но не всегда непроницаема), что Высочайшее повеление было испрошено, что уже с 15 апреля японцы явно готовились к высадке в Бицзыво, базируясь на группы о-вов Эллиот и Блонд; что они строили боны в узких проливах, а широкие заграждали минами — и всё со стороны Порт-Артура; что к 21 апреля эти охранительные работы подошли к Бицзыво на дистанцию 7 миль, явно указывая пункт предполагаемой высадки; что именно ввиду такого положения вещей наместник всеподаннейше запрашивал, что ему делать: оставаться ли в Порт-Артуре, который ежечасно мог быть отрезан, или уехать в Мукден; что именно это время и было наиболее благоприятно для воспрепятствования широкому развитию операций японцев, но время это не было использовано; что бегство наместника, который раньше, чем быть наместником, был адмиралом и место которого было во главе его флота, — последовало не по Высочайшему «повелению», но с Высочайшего «соизволения», им же испрошенного… А это — разница!..